Хижина дяди Тома

• Предыдущая
• 70/113
• Следующая

Мари рассмеялась, не дав ей договорить:

– Да это настоящий пансион для негров! А игре на фортепиано и рисованию по бархату ты бы тоже их обучала?

– Они бы у меня научились сами писать и читать письма, – твердо сказала Ева. – Я ведь знаю, мама, как им тяжело. Том страдает от того, что он неграмотный, и няня, и многие другие. По-моему, это очень нехорошо, что их не учат.

– Ах, перестань, Ева! Ты еще совсем ребенок, где тебе разбираться в таких вопросах! – сказала Мари. – И, кроме того, от твоей болтовни у меня разболелась голова.

Мари всегда ссылалась на головную боль, если хотела прекратить разговор, который был ей не по вкусу.

Ева тихонько вышла из комнаты. Но с того самого дня она начала прилежно обучать няню грамоте.

ГЛАВА XXIII
Энрик

Однажды, вскоре после этого разговора, к Сен-Клеру приехал погостить его брат Альфред со своим старшим сыном.

Двенадцатилетний Энрик был стройный темноглазый мальчик, властный не по годам, но очень живой и веселый. Свою кузину он увидел впервые и сразу же пленился ее ангельской кротостью и добротой.

У Евы был белый пони, очень покойный на ходу и такой же смирный, как его маленькая хозяйка.

На следующий день после приезда гостей к веранде подали двух оседланных лошадок. Дядя Том вел пони, а красивый мальчик-мулат лет тринадцати – вороного арабского коня, которого только что купили Энрику за большие деньги.

Энрик, по-мальчишески гордый новым конем, внимательно осмотрел его, приняв поводья из рук своего маленького грума, и вдруг нахмурился.

– Додо! Это что такое? Ты, лентяй, не почистил его?

– Почистил, хозяин, – робко ответил Додо, – а он опять запылился.

– Молчать, негодяй! – крикнул Энрик, взмахнув хлыстом. – Смеешь еще разговаривать!

– Мистер Энрик… – начал было мулат.

Энрик наотмашь стегнул его по лицу, схватил за руку, бросил перед собой на колени и принялся бить, не жалея сил.

– Вот получай! Я тебе покажу, как мне перечить! Отведи лошадь в стойло и вычисти ее как следует. Знай свое место, собака!

– Сударь, – сказал Том, – Додо хотел вам объяснить, что лошадь вывалялась в пыли, когда ее вывели из конюшни. Она горячая, вот и разыгралась. А что он чистил ее, это правда, я сам за ним присматривал.

– Молчи, тебя не спрашивают! – крикнул мальчик и, повернувшись на каблуках, взбежал на веранду, где стояла Ева в синей амазонке.

– Кузина, прости! Из-за этого болвана тебе придется ждать. Давай посидим здесь, они сейчас вернутся. Но что с тобой? Почему ты такая грустная?

– Зачем ты обидел Додо? Как это нехорошо… жестоко! – сказала Ева.

– Жестоко? – с непритворным удивлением повторил мальчик. – Я тебя не понимаю, милая Ева.

– Я не позволю тебе называть меня милой Евой, если ты будешь так поступать.

– Кузина, ты не знаешь Додо! С ним иначе нельзя. Он лгун, притворщик. Его надо сразу же осадить, чтобы он пикнуть не посмел. Папа всегда так делает.

– Ведь дядя Том сказал, как это все случилось, а он никогда не лжет.

– Ну, значит этот негр какой-то особенный! У моего Додо что ни слово, то ложь.

– Это потому, что ты его запугал.

– Ева, да что ты так беспокоишься о Додо? Смотри, я начну ревновать тебя к нему!

– Он ни в чем не виноват, а ты побил его.

– Ну, пусть ему это зачтется за какую-нибудь следующую провинность. Лишний удар хлыстом Додо не повредит – он своевольный мальчишка. Но если ты принимаешь это так близко к сердцу, я не буду больше бить его при тебе.

Такое обещание не удовлетворило Еву, но все ее попытки убедить кузена в своей правоте были тщетны.

Вскоре появился Додо с лошадьми.

– Ну вот, Додо, теперь я вижу, ты постарался, – более милостивым тоном сказал его юный хозяин. – Подержи пони, а я помогу мисс Еве сесть.

Додо подошел и стал рядом с лошадкой. Лицо у него было грустное, глаза заплаканные.

Энрик, щеголявший своей галантностью, усадил кузину в седло и подал ей поводья. А Ева нагнулась к Додо и сказала:

– Спасибо, Додо, ты хороший мальчик.

Изумленный взгляд мулата остановился на личике Евы. Щеки его залились румянцем, на глаза навернулись слезы.

– Додо! – повелительно крикнул ему хозяин.

Мальчик кинулся к его лошади.

– Вот тебе деньги на леденцы, – сказал Энрик, сев в седло, и поскакал за Евой.

Мальчик долго смотрел вслед удаляющимся всадникам. Один из них одарил его деньгами, другая тем, что было ему во сто крат дороже: добрым, ласковым словом. Додо разлучили с матерью всего несколько месяцев назад. Альфред Сен-Клер купил его на невольничьем рынке, решив, что красивый мулат будет под стать прекрасной арабской лошадке. И теперь Додо проходил выучку у своего молодого хозяина.

Братья Сен-Клер видели из глубины сада всю эту сцену.

Огюстен вспыхнул, но ограничился лишь насмешливо-небрежным вопросом:

– Вот это и называется у нас республиканским воспитанием, Альфред?

– Энрик вспыльчив, как порох, – невозмутимо ответил тот.

– И ты считаешь, что такие вспышки ему на пользу? – сухо спросил Огюстен.

– А что с ним поделаешь? Он настоящий бесенок. Мы дома давно махнули на него рукой. Но Додо тоже хорош! Порка ему никогда не повредит.

– И вот так-то твой Энрик усваивает себе первый республиканский завет: «Все люди рождаются равными и свободными!»

– А! Это все сентиментальный вздор, которого Том Джефферсон наслушался у французов, – сказал Альфред. – В наше время просто нелепо вспоминать его болтовню.

– Да, пожалуй, ты прав, – многозначительно проговорил Огюстен.

– Мы прекрасно знаем, – продолжал его брат, – что не все люди рождаются свободными и равными. На мой взгляд, эти республиканские разглагольствования – чистейший вздор. Равными правами могут пользоваться люди образованные, богатые, люди тонкого ума и воспитания, а не жалкая чернь.

• Предыдущая
• 70/113
• Следующая