Рукопись, найденная в Сарагосе

Оглавление

198

Я не привык разговаривать с монархами, а еще меньше – лгать, так что вместо ответа склонился в глубоком поклоне.

– Очень хорошо, – промолвил император, – зачисляю вашу милость в свиту моего сына.

Таким способом я сразу волей-неволей стал маркизом Кастелли и сардинским дворянином.

В тот же самый вечер у меня страшно разболелась голова, на другой день началась горячка, а через два дня оказалось – оспа. Я заразился ею на одном из постоялых дворов Каринтии. Болезнь была очень тяжелой и даже опасной; однако я вылечился – и не без выгоды, так как маркиз Кастелли совсем не похож на дона Авадоро; переменив фамилию, я изменил и наружность. Теперь меньше, чем когда-либо, можно было узнать во мне ту Эльвиру, которая когда-то должна была стать вице-королевой Мексики.

Как только я выздоровел, мне сейчас же вручили почту из Испании.

Между тем Филипп Анжуйский правил Испанией, Индиями – и даже сердцами своих подданных. Но понять не могу, какой бес вмешивается в такие минуты в дела властителей. Король дон Филипп и королева – его супруга – стали в некотором роде первыми подданными герцогини Орсини. Кроме того, в Государственный совет допускали французского посла – кардинала д'Эстре, что крайне возмущало испанцев. Мало того, французский король Людовик XIV, считая, что ему все позволено, расположил в Мантуе французский гарнизон. Тогда у эрцгерцога дона Карлоса появилась надежда взять власть в свои руки.

Это было в самом начале 1703 года; однажды вечером эрцгерцог послал за мной. Сделав несколько шагов навстречу мне, он изволил меня обнять и даже нежно прижать к своему сердцу. Такой прием сулил нечто необычайное.

– Кастелли, – сказал эрцгерцог, – у тебя нет никаких вестей от приора Толедо?

Я ответил, что пока никаких нет.

– Это был замечательный человек, – прибавил эрцгерцог после небольшого молчания.

– Как это – был? – удивился я.

– Да, да, – продолжал эрцгерцог. – Именно – был. Приор Толедо умер на Мальте от гнилой лихорадки, но ты найдешь в моем лице второго Толедо. Оплачь своего друга и будь верен мне.

Я оплакал горькими слезами потерю друга и понял, что теперь мне уж не удастся перестать быть Кастелли. Я стал послушным орудием в руках эрцгерцога.

На следующий год мы отправились в Лондон. Оттуда эрцгерцог поехал в Лиссабон, а я – к войску лорда Питерборо, которого, как я уже вам говорил, когда-то имел честь знать в Неаполе. Я был при нем, когда он, вынудив Барселону сдаться, прославил себя благородным поступком. Во время капитуляции некоторые отряды союзных армий вступили в город и принялись его грабить. Герцог Пополи, который тогда командовал войсками от имени короля дона Филиппа, пожаловался лорду на это.

– Позволь мне на минуту войти в город с моими англичанами, – сказал Питерборо, – и ручаюсь тебе, что наведу полный порядок.

Он сделал, как говорил, после чего вышел из города и предложил почетные условия капитуляции.

Вскоре после этого эрцгерцог овладел почти всей Испанией и прибыл в Барселону. Я состоял в его свите по-прежнему под фамилией маркиза Кастелли. Однажды вечером, гуляя в свите эрцгерцога по главной площади, я увидал человека, походка которого, то медленная, то вдруг стремительная, напомнила мне дона Бускероса. Я велел следить за ним. Мне донесли, что это какой-то неизвестный с наклеенным носом, называющий себя доктором Робусти. Я ни минуты не сомневался, что это мой мерзавец, проникший в город с целью шпионить за нами.

Я сообщил об этом эрцгерцогу, который предоставил мне право поступить с ним, как я найду нужным. Прежде всего я велел посадить негодяя в караульню, а затем во время парада поставил от караульни до пристани два ряда гренадеров, предварительно вооружив каждого гибким березовым прутом. Они были расставлены один от другого на расстоянии, не мешающем свободному движению правой руки. Дон Бускерос, выходя из караульни, понял, что эти приготовления касаются его и он, как говорится, виновник торжества. И вот он пустился бежать изо всех сил, получив таким образом лишь половину ударов, но все же на его долю пришлось их не менее двухсот. На пристани он бросился в шлюпку, которая доставила его на палубу фрегата, где ему была предоставлена возможность заняться леченьем своей спины.

Пришло уже время заняться делами табора, и цыган оставил нас, отложив дальнейшее повествование на завтра.

ДЕНЬ ШЕСТИДЕСЯТЫЙ

На другой день цыган начал так.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ИСТОРИИ ВОЖАКА ЦЫГАН

Около десяти лет пробыл я при эрцгерцоге. Уныло протекли у меня лучшие годы жизни, хоть правда и то, что не веселей протекали они и у остальных испанцев. Распри, которые, казалось, вот-вот прекратятся, между тем все продолжались. Сторонников дона Филиппа огорчала его слабость к герцогине Орсини, но приверженцы дона Карлоса тоже не имели оснований радоваться. Обе партии совершали множество ошибок: чувство усталости и досады было всеобщим.

Герцогиня Авила, долгое время являясь душой австрийской партии, быть может, перешла бы на сторону дона Филиппа, но ее отталкивало необузданное высокомерие герцогини Орсини. В конце концов последней пришлось на время покинуть арену своей деятельности и удалиться в Рим; однако вскоре она вернулась, еще более торжествующая, чем когда-либо. Тогда герцогиня Авила уехала в Альгарве и занялась устройством своего монастыря. Герцогиня Сидония потеряла одного за другим дочь и зятя. Род Сидониев угас, владения перешли к семейству Медина Сели, а герцогиня уехала в Андалузию.

В 1711 году эрцгерцог вступил на трон после своего брата Иосифа и стал императором под именем Карла VI. Теперь ревность Европы перенеслась с Франции на него. В Европе не желали, чтобы Испания была под одним скипетром с Венгрией. Австрийцы ушли из Барселоны, оставив в ней маркиза Кастелли, к которому жители питали безграничное доверие. Я не жалел усилий, чтобы как-нибудь их образумить, но все было напрасным. Не могу понять, какое безумие овладело умами каталонцев: они решили, что смогут противостоять всей Европе.