|
Оценить:
|
Журавленок и молнии
- Предыдущая
- 82/92
- Следующая
82
Горька грубовато сказал:
– А чего молчал-то? Наоборот, надо было орать. Кто-нибудь заступился бы.
– Не, – серьезно возразил Валерик. – Тогда бы соседи услыхали. А они на мамку и так сердятся. Они на нее письмо писали, что пьет и меня обижает… Чтобы меня у нее отобрали в интернат. А если отберут, она куда без меня?.. Да она теперь совсем редко пьет, а они писали, чтобы нашу комнату себе забрать…
Дальше пошли молча. Как раньше: по сторонам Журка и Горька, а между ними мальчишка в синей рубашке с латунными пуговками и цветными колечками на кармашке. Только это был уже не "волчонок", не "диверсант" и не "пленник", а Валерка…
На старинном здании банка висели большие часы. Горька увидал их и будто споткнулся:
– Ой-ей! Братцы! Мне же к маме на работу забежать надо! – Он поспешно зашагал вперед и вдруг оглянулся на Журку. Сказал скованно:
– Я, может, вечером зайду. Можно?
– Да ты что спрашиваешь! – обрадовался Журка.
– Может, ночевать останусь. Ладно?
– Да, конечно! Ты обязательно приходи!
– Ладно. Пока! – И он, стуча полуботинками, побежал к остановке, где как раз шипел и дергал дверцами автобус…
Автобус увез Горьку, а Журка подумал, что Горькина мать сегодня не на работе. Суббота. И уехал Горька потому, что с ним что-то не так. А может быть, просто не захотел больше обижать Валерика? Или подумал, что Журку с Валериком надо оставить одних? Зачем? Чтобы он, Журка, мог принять какое-то решение?
Троллейбусная остановка была рядом с автобусной. Журка спросил у Валерика:
– Деньги у тебя есть?
– Зачем?
– На дорогу.
– У меня талоны есть… – Валерик потянулся к синему кармашку с колечками.
– Ну и хорошо. Садись на "шестерку" и кати домой.
Валерик широко открыл глаза – не черные, а темно-темно-коричневые. Шепотом спросил:
– А как… твой папа?
– Ну зачем ты моему папе? – со вздохом сказал Журка. – Ты что, всерьез думаешь, что он будет на тебя в суд подавать?
Валерик низко опустил голову и проговорил:
– Правда не будет?.. Мама за стекло уже деньги заплатила… И за лечение может, если надо…
– Вон идет "шестерка", садись, – сказал Журка. Троллейбус распахнул двери, но оттуда сердито донеслось:
– Дрынка!
Валерик будто обрадовался:
– Мне на этом нельзя.
– Подождем.
Валерик переступил тонкими ногами и опять спросил нерешительно:
– А он правда… он мне… ничего?
Журка подумал.
– Ты где живешь?
– Я? На "Сельмаше".
– Адрес какой?
– Я… Механизаторов, четыре. Квартира два.
– Ну и ладно. Если чего, я тебя найду… Да не бойся… Только не вздумай связываться опять с этим Репой и с другими дураками. А то снова вляпаешься.
– Не… я не буду, – сказал Валерик.
Потом он уехал в тяжелом пузатом троллейбусе, а Журка пошел домой. С облегчением, но в то же время с досадливым чувством, будто недоделал что-то важное. А что – не знал.
Опыт разговора с открытым ртом
– Это ты, Журавель? – спросил отец из кухни, когда Журка вернулся. Журка заулыбался: чуть ли не впервые в жизни он услыхал от папы свое журавлиное прозвище. Не слишком точное, правда, но разве в этом дело?
– Угу, – откликнулся он и остановился в дверях кухни. Отец, нагнувшись над раковиной, мыл тарелки: видимо, он только что пообедал.
Журка несколько секунд смотрел на отцовскую спину. Потом весело сказал:
– Ты удобно стоишь…
– Чего?
– Ничего-ничего. Так и стой, – засмеялся Журка. И с разбега прыгнул отцу на спину. Тот крякнул, тряхнул плечами, но Журка вцепился прочно.
– Ты что, обалдуй! Чуть тарелку не грохнул. – запоздало закричал отец. – Вот мама бы дала нам… Ну-ка слазь!
– Не-а… – отозвался Журка. – Ты меня лучше прокати.
– Ю-рий…
– Ну что "Юрий"? Почти двенадцать лет Юрий. А ты прокати, ты меня давно не катал. Все равно не слезу.
– Орясина, – проворчал отец, и Журка понял, что он старается не улыбаться. – Тебя уже на прицепе возить надо…
Потом отец покорно вздохнул, подкинул Журку на спине и ухватил под коленки. Журка взвизгнул – пальцы были мокрые и холодные. Отец тяжелыми шагами грузчика понес его через квартиру. Посреди большой комнаты Журка вдруг сказал:
– Постой, папа… – И прямо в ухо отцу прошептал: – Помнишь мальчика, который сегодня с нами был?.. Папа, это он бросил камень в машину.
Широкая спина затвердела. Журка медленно съехал с нее, встал перед отцом и, глядя ему в грудь, перебирая пуговки на его рубашке, рассказал все, что было. Потом поднял глаза.
– Я, папа, сказал ему, чтобы ехал домой, не дрожал больше. Он и так намучился.
Отец хмыкнул, потирая украшенный заплаткой подбородок. Сказал растерянно:
– Вот ведь, надо же… А с виду такой цыпленок.
– А он такой и есть, – отозвался Журка. – Просто все у него получилось как-то… будто все против него.
– Ну и ладно, что уехал, – задумчиво сказал отец. – Я с ним как бы стал говорить? Это дело тонкое… педагогическое. Только у меня вот какая мысль…
– Какая? – встревожился Журка.
– Может, ему лучше было бы, если бы его от матери забрали? Если она с ним… так вот обращается.
– Не знаю, папа… – нерешительно проговорил Журка. В самом деле, откуда он мог знать? – Папа, он же ее любит. Если его заберут, она совсем… А он будет думать: как она там без него? Что у него будет за жизнь – каждый день в тоске…
– А сейчас у него хорошая жизнь?
– Ну, нет, конечно… Но все-таки не один. – Журка опустил глаза и, подавив смущение, признался:
– Я бы без мамы не смог…
Отец моргнул, неловко улыбнулся, шевельнул губами, словно хотел спросить: "А без меня?"
Журка молча ткнулся лбом ему в грудь.
- Предыдущая
- 82/92
- Следующая
