Подросток Савенко

Оглавление

В углу одного из ящиков, самого нижнего, он обнаруживает початую бутылку коньяка. Вынув пробку, Эди-бэби прикладывается к горлышку — заведующий знает, что пить, коньяк у него не простые три звездочки, которые все равно стоят дороже водки, а КВВК, что означает «Коньяк выдержанный, высшего качества». Эди-бэби считает, что все люди, работающие в торговле, — жулики. Так считает и вся шпана, и все рабочие в поселке, а Эди-бэби разделяет многие из салтовских мнений и заблуждений. Жулики пьют КВВК.

Тут Эди-бэби вдруг приходит в голову смешное, что он тоже жулик, но он тотчас успокаивает себя тем, что грабительство — занятие благородное, открытое, а вот втихаря воровать продукты и обманывать в накладных, как это делают все эти раскормленные заведующие и директора, — гадко. «А жулик ли Саня Красный?» — вдруг задумывается Эди и сам смеется, подумав, что он двойной жулик.

Эди-бэби решает сваливать и, прихватив бутылку, направляется к двери. У двери — вешалка, оленьи рога, на которой висит белый халат, очевидно, принадлежащий заведующему столовой, и синий берет. Под халатом, сорвав его, Эди-бэби обнаруживает черное ратиновое пальто с каракулевым воротником «шалькой». Эди-бэби мгновенно решает, что сможет загнать пальто после праздников на Конном рынке тем же азербайджанцам, и потому напяливает пальто поверх куртки, а бутылку сует в карман.

Дойдя до дверей, ведущих в зал столовой, и уже собираясь их открыть, Эди-бэби вдруг слышит доносящиеся с улицы необычно возбужденные голоса. Не где-то далеко, а совсем рядом, у самых дверей. Эди становится страшно.

Желудок его опять сжимается, и на сей раз, разлаженный коньяком, серьезно. Эди приходится отступить снова в кабинет заведующего. Там он рывком расстегивает штаны и, не в силах вытерпеть вызванных страхом позывов в желудке, приседает на корточки. Струя жидкого дерьма выстреливает из него прямо на разбросанные на полу документы. Руками Эди-бэби поддерживает полы ворованного пальто и некоторое время сидит, не двигаясь, и прислушивается.

Когда он опять, крадучись, пробирается в обеденный зал столовой, голоса уже исчезли. Не дожидаясь развития событий, Эди направляется ко вскрытому им окну и вылазит вначале в сырую яму и потом, не слыша никаких подозрительных звуков вокруг, — на улицу. Как любой другой близорукий мальчик, он больше доверяет своему слуху, чем зрению. На улице он идет, как его учил Костя, не домой, но направляется в сторону своей школы, перемахивает через ограду и некоторое время бродит по темному футбольному полю, наконец, усаживается на кирпичи в самом темном углу и допивает из горлышка коньяк.

33

Домой Эди-бэби возвращается кружным путем, для верности обогнув автобазу и пройдя по краю русского кладбища. Эди-бэби знает, что вызвать служебную собаку стоит денег и из-за украденных двадцати или, сколько там, тридцати рублей собаку с приставленным к ней специальным милиционером вызывать не станут. Но, следуя Костиной инструкции, он все же целый час старательно бродит, запутывая следы, и когда добирается до своего дома, уже ужасно хочет спать.

С тех пор как Переворачаевы построили себе комнату из веранды, влезать к себе Эди-бэби неудобно очень. Чудом он не раздавил еще ни одного стекла у Переворачаевых, одной ногой и легко, но он все же опирается на их рамы. Только чтобы дотянуться рукой до решетки на своей веранде, но опирается.

После пятнадцати минут соскальзывания и приглушенных чертыханий Эди все же взбирается к себе, запихивает ворованное пальто под раскладушку и укладывается в спальный мешок. Мать, слава богу, его не слышит. Спит спокойно в комнате.

Уже засыпая, Эди-бэби думает, что жулик-заведующий наверняка использует неудачное ограбление для того, чтобы заявить о пропаже им же и растраченных тысяч, и через пару дней вся Салтовка будет шуметь о больших деньгах, взятых в столовой грабителем. Гад!

часть вторая

1

Совсем голый, Эди-бэби сидит на коленях у голой, огромной и белой сумасшедшей Тоньки, чувствуя задом ее могучие ляжки. Одной рукой Тонька держит Эди-бэби за живот, он чувствует стыдливое жжение в животе, а другая рука Тоньки — кисть руки не белая, а сизая, даже в большие морозы Тонька расхаживает по поселку без перчаток, — другая рука Тоньки медленно движется к члену Эди-бэби. Эди-бэби замирает, предчувствуя, что сейчас произойдет, и член его, набухший и вытянувшийся, подрагивая, стесняясь, но ждет Тонькиной руки.

В тот момент, когда шершавая ладонь сумасшедшей Тоньки обхватила его член и в ответ на прикосновение горячей Тонькиной руки член высоко извергнул из себя кипящую белую жидкость, Эди-бэби просыпается.

Некоторое время он лежит, пытаясь отделить реальность от только что приснившегося, и, поняв, что он лежит на своей, сейчас залитой тусклым ноябрьским солнцем веранде, в спальном мешке, облегченно вздыхает. Он сует руку под одеяло, шарит там, набредает ладонью на мокрое пятно и, удовлетворившись этим, вынимает руку. Когда он впервые кончил во сне, он очень испугался, теперь привык.

Тонька стала ему сниться с прошлого лета, и, встречая живую Тоньку или на улицах поселка, или у них в доме, мать хорошо относится к сумасшедшей и кормит ее, Эди-бэби жутко стесняется этой пятидесятилетней седой высоченной женщины. Антонина Сергеевна Чернова, подполковник танковых войск, в самом конце войны получила тяжелую контузию и с тех пор отличается чрезвычайно эксцентрическим поведением, граничащим с сумасшествием. Она говорит людям правду в глаза, не считаясь с их положением, и пьет — по салтовскому кодексу это исключительно мужское занятие. Часто Тоньку можно увидеть у пивного киоска, пиво она, разумеется, получает без очереди, без стеснения распихивая мужиков и не обращая внимания на их возмущенные крики. Что еще более возмутительно для салтовских жителей, Тонька никогда не стоит в очередях за маслом — самым дефицитным почему-то продуктом питания на Салтовке, она подходит без очереди, приколов или к кофте, или зимой к пальто все свои медали и ордена, и среди них два ордена Красной Звезды и два ордена Красного Знамени, Антонина Сергеевна была храбрым солдатом, и берет нужное ей количество масла. Нужно ей много — она покупает масло не только себе, но и, естественно, ненавидящей стоять в очередях Раисе Федоровне и некоторым другим знакомым. Когда Тоньку пытается остановить наблюдающий очередь милиционер, она, разметав седые пряди из-под платка, кричит ему в лицо, что это исключительно ради таких коблов, как он, она потеряла свое здоровье на фронтах Отечественной войны, в то время как он отсиживался в тылу, и что, если он, сука, сейчас же не отпустит ее рукав, она пожалуется генералу армии Епишеву, начальнику Главного Политуправления Советской Армии и ее личному другу. Если положение становится серьезным, сумасшедшая Тонька, не дожидаясь помощи генерала армии, охотно применяет свои крупные танковые кулаки и недюжинную силу здоровой русской бабы.