Сажайте, и вырастет

Оглавление

– Благодарствую,– покачал Гриша головой. – Кофеин – лоу-класс драг.

– А я люблю. Бодрит, знаешь ли... К тому же под рукой все равно нет другого яда.

– Кстати... – Гриша помедлил. – Меня вот что интересует... А кого здесь все-таки повесили?

– Повесили? – удивился я. – Кого повесили?

– Ну, если дошло до того, что танки приехали аж в Москву, виновников потом обязательно должны были повесить...

Я улыбнулся, но вдруг понял, что Гриша, в общем, прав, и мрачно ответил:

– Никого тут не повесили. За все годы перестройки. Поставили все с ног на голову, потом с головы на ноги, три раза ограбили, пять раз кинули, десять раз обманули – но не повесили никого. Ни единого человека. Не отрубили головы, не посадили на кол, не вырвали ноздри, не четвертовали, не колесовали, не расстреляли...

Маленький швейцарец устроился поудобнее – с невероятно заинтересованным видом.

– Мон дье, кто же за все это ответил?

– Никто.

– Так не бывает,– убежденно сказал швейцарскоподданный. – Вот, например, немцы с большой помпой судили Хонеккера. Чехи объявили коммунистов вне закона. Болгары устроили в Мавзолее Георгия Димитрова общественный туалет. Румыны казнили Чаушеску вместе с женой. А как было тут?

– Никак,– ответил я.

– А высшие партийные бонзы? – не унимался маленький Гриша. – Фюреры? Партайгеноссен? ЦК КПСС? Идеологи? Что стало с ними?

– Ну не будут же они вешать и расстреливать друг друга. Зачем? Они сели и тихо договорились. Сейчас у каждого свой банк. Как банковали, так и банкуют. Так что ЦК КПСС жив. И прекрасно себя чувствует...

Я подул в кружку и сделал шумный долгий глоток. Горечь убогого пенитенциарного кайфа вдруг умилила меня и опечалила. Сильно застучало сердце. Чуть расфокусировалось зрение. Я поморщился и глотнул еще раз.

Такова жизнь – вчера пьешь «Чивас», а сегодня чифир. Или это не жизнь, а глупая буффонада, где сам ты одновременно и клоун, и зритель? И продавец билетиков в свой собственный жестокий цирк.

– Но меня это не возмущает,– продолжил я. – Мои папа и мама были коммунистами. Не фанатики. Обычные, рядовые члены партии. Если бы не перестройка, я тоже стал бы обладателем партбилета. И заметь, совсем не из карьерных соображений, а потому, что считаю коммунистическую идеологию передовой.

– Да,– задумчиво произнес Гриша. – Наверное, я слишком долго прожил в Европе...

Я сделал еще глоток.

– Возможно. Кстати, а как ты думаешь, Россия – это Европа или Азия?

Швейцарец бесшумно рассмеялся.

– А ты был в Европе?

– Никогда,– ответил я с сожалением.

– Съезди,– посоветовал Гриша. – И сам ответишь на свой вопрос...

Я помрачнел.

– Для этого надо освободиться из тюрьмы.

– Это неизбежно, мон шер.

– Надеюсь.

– Я вот уверен,– голос человечка сильно дрогнул,– что меня скоро отпустят. Или дадут срок, но маленький. Да, я ввез сюда наркотики. Да, я виноват. Но я знаю, что они мне много не дадут...

– А зачем ты мне рассказываешь про наркотики? – спросил я. – Вдруг я стукач? Вдруг я подсадной?

Гриша выдал осторожную улыбку.

– Вряд ли, майн камераде. Вот предыдущий мой сосед – тот явно был подсадной... Нищий... Передач не получал... Дважды судим... А на тебе спортивный костюм за пятьсот долларов и обувь за четыреста... И ведешь ты себя, как состоятельный юноша из хорошей семьи... Не забудь, что я бывший адвокат, хоть это было и давно. Я милицейских осведомителей повидал достаточно. Любой неглупый образованный человек раскусит осведомителя в три минуты, поверь мне! Кроме того, какого черта мне бояться осведомителя, если меня взяли с поличным? Все, что их интересовало, я им сам рассказал. Чистосердечно признался... Лишь бы посадили в «Лефортово»... а не в какую-нибудь грязную «Бутырку»... в ад для дураков...

Беседа прервалась сама собой. Очевидно, Гриша давно не ел колбасы, не пил крепкого чая и не курил хороших сигарет. Получив в течение нескольких часов то, другое и третье, он пресытился, оказался полностью удовлетворен и задремал. Лег и я. Впервые за много дней обойдясь без вечерней медитации.

«Боже мой,– думал я, ворочаясь на тощем блине матраса,– какие дела творятся в мире! Какие авантюры и приключения! Люди перевозят алмазы через три границы под собственной кожей! А я буду осваивать технологии философического смирения? Заботиться о кровообращении собственного мозга? Не значит ли это, что я уже смирился? Что тюрьма побеждает меня? А не взять ли мне пример с лихого валютчика Радченко? Почему бы и нет? Что ждет меня впереди? Шесть или семь лет общего режима? Весь остаток молодости! Не лучше ли бросить все и бежать при первой же возможности?»

В эту ночь я спал плохо. А утром меня ждал неприятный сюрприз. Выполнив обязательное упражнение по изменению почерка, я захотел проверить результаты. Но выяснилось, что семьдесят дней тренировок ни к чему не привели. Исписав больше ста листов печатными буквами, потратив десятки часов, я попробовал выполнить несколько фраз обычным способом и немедленно убедился, что все напрасно. Рука мгновенно вспомнила и разбег, и наклон, и разгон, и нажим, и все характерные особенности написания.

На прогулку я вышел обескураженным и подавленным.

4

Пятнадцать шагов туда, пятнадцать – обратно. Дышать – на две трети носом, на треть ртом. Отжаться сто раз, касаясь грудью бетонного пола, подняв голову высоко вверх,– в темпе, но без спешки. Потом снова бег. Далее – вторая серия отжиманий.

Маленький человечек переминался с ноги на ногу в углу дворика. Он наблюдал за моими действиями доброжелательно и удивленно.

Выполнив намеченную программу – сорок минут бега, четыре серии отжиманий, десять минут ходьбы на руках, – я разделся до пояса и с наслаждением обтерся снегом.