Спящая кукла

Оглавление

104

Иной мир, другая вселенная из какого-нибудь диковинного фильма, который зэки смотрели в «Капитоле», а потом месяцами обсуждали.

И все из-за странного случая в доме прокурора.

– С тобой все в порядке, любимый?

Он ничего не ответил.

– Мне не нравится, когда ты чувствуешь себя таким несчастным. – Она положила руку ему на бедро. – Мне очень жаль, что у тебя на этот раз не получилось.

Пелл вспоминал то, что произошло восемь лет назад на суде по делу Кройтонов, когда он повернулся и взглянул своими голубыми, как лед, глазами на прокурора Джеймса Рейнольдса, чтобы запугать его, вызвать растерянность. Но Рейнольдс не отвел взгляд, а посмотрел Пеллу прямо в глаза и… рассмеялся, затем повернулся к присяжным, подмигнул им и прибавил какую-то соленую шуточку.

И они тоже рассмеялись.

Все его усилия были потрачены впустую. Его чары не сработали. Пелл был с самого начала уверен, что ему удастся добиться оправдательного приговора, что он заставит присяжных поверить, что убийцей был Джимми Ньюберг, а он, Пелл, – одной из жертв. И все его действия были следствием самообороны.

И вот Рейнольдс смеется, словно Пелл – ребенок, строящий рожи взрослым.

Да еще называет сыном Мэнсона…

Управляет мной!

А это уже непростительный грех. Нет, не то что он был обвинителем Пелла. Таковых в жизни Дэниэла имелось много. Но то, что он управлял им, обращался с ним как с марионеткой на потеху публике.

Вскоре после того председатель коллегии присяжных зачитал вердикт. И Пелл потерял все: свою вожделенную горную вершину, свободу, независимость, «семью». Все! Вся его жизнь рухнула из-за одного презрительного смешка.

И вот теперь Рейнольдс – угроза для Пелла, не менее серьезная, чем Кэтрин Дэнс – конечно же, скроется. Его будет очень сложно отыскать.

Пелл аж задрожал от ярости.

– С тобой все в порядке, детка?

Пелл рассказал Дженни о Рейнольдсе, рассказал все, что тогда произошло в суде, – историю, которая никому не была известна.

И как ни странно, она не сочла ее такой уж необычной.

– Ужасно! Моя мать часто поступает так: смеется надо мной в присутствии других людей. И иногда даже бьет. Но думаю, что когда над тобой прилюдно смеются, это гораздо хуже. Намного, намного хуже.

Пелла искренне тронуло ее сочувствие.

– Да, любимая… Ты прекрасно держалась сегодня вечером.

Она улыбнулась и сделала характерный жест – крепко сжала кулаки.

– Я горжусь тобой. Ну, пошли в номер.

Однако Дженни продолжала сидеть. Ее улыбка исчезла.

– Я кое о чем подумала. И поняла.

– И что же?

– Как он все понял.

– Кто?

– Тот человек сегодня вечером. Рейнольдс.

– Просто, наверное, разглядел меня в глазок и узнал.

– Нет, не думаю. Мне показалось, что сирены завыли до того, как ты постучался в дверь.

– Вот как?

– Да.

Кэтрин… Глаза такие же яркие, как у меня, только у меня голубые, а у нее зеленые, короткие розовые ногти, красная каучуковая лента в косе, кольцо с жемчужиной на пальце и полированная раковина на шее. Мочки ушей проколоты, но сережек нет. У него в памяти ее образ запечатлелся во всех деталях. Порой ему даже казалось, что он чувствует рядом с собой ее тело. Пелл вновь ощутил физическое возбуждение.

– Да, ты права, наша главная проблема – женщина-полицейский.

– Расскажи мне о ней.

Пелл поцеловал Дженни и провел рукой по ее худой спине, дошел до резинки слаксов, коснулся кружев трусиков.

– Не здесь. Пойдем в номер. Я расскажу тебе о ней в номере.

Глава 37

– Мне это надоело! – провозгласила Линда Уитфилд, кивнув на экран телевизора, на котором снова и снова повторялись сообщения о Дэниэле Пелле.

Она прошла на кухню, приготовила кофе без кофеина и чай, затем принесла чашки, молоко, сахар и несколько пирожных. Ребекка взяла кофе, но отставила его и снова стала потягивать вино.

– Ты очень хорошо сказала тогда, за обедом, – заметила Саманта.

Она имела в виду молитву, которую Линда прочитала перед обедом. Линда явно импровизировала, но сделала это хорошо и убедительно. Саманта в Бога не верила, но ее тронули слова Линды о душах людей, загубленных Дэниэлом Пеллом, и, конечно, просьба о скорейшем разрешении трагической ситуации, благодаря которой они собрались здесь. Даже Ребекка и та растрогалась.

Еще совсем маленькой девочкой Саманта очень хотела, чтобы родители отвели ее в церковь. Многие ее подруги ходили туда вместе с семьей, и Саманте казалось, что так должны поступать все родители. Впрочем, девочку вполне бы устроило, если бы вместо церкви ее взяли с собой в магазин или прокатились с ней в аэропорт посмотреть, как взлетают и садятся самолеты, подкрепляясь хот-догами. Ведь так поступали родители Элли и Тима Швиммеров, жившие по соседству с родителями Саманты.

Саманта, я бы очень хотела пойти погулять с тобой, но ты ведь знаешь, насколько важно собрание, на которое я собираюсь. Речь идет не просто об Ореховом ручье. Вопрос касается всего Контра-Коста. Ты тоже должна чем-то пожертвовать. Ведь ты, в конце концов, не пуп земли…

«Как отвратительны эти воспоминания, – подумала Саманта. – Хватит с меня!»

За ужином они говорили обо всем, что приходило в голову: о политике, погоде, о Кэтрин Дэнс. Ребекка, подвыпив, попыталась разговорить Линду, узнать, почему она стала такой религиозной. Но Линда – так же как и Саманта – сразу почувствовала, что в вопросах Ребекки содержится вызов, и потому отвечала уклончиво и неопределенно. В «семье» Ребекка была самой независимой из всех трех и по сей день оставалась самой грубой и бестактной.