Девочка и мертвецы

Оглавление

— Хороший город, — заметил Ионыч. — Запах запоминающийся.

— Серых, наверно, целую тыщу убили, — сказал шагавший рядом мальчуган в ушанке. — Это будет самый большой праздник серости!

— Мертвяков жрать собираетесь? — Ионыч добродушно засмеялся.

— Угу…

— Молодцы!

— Дядя, вы добрый… — заканючил вдруг мальчуган. — Дайте рублик, пожалуйста! Папа пьяный, ни монетки на праздник не выделил, такая обида на него взяла, что словами не описать… какой же это праздник, когда без монеток?

— Пьяный, говоришь?

— В стельку. — Мальчик понурился. — Засел на балконе, откуда площадь видно, с пулеметом и пузырем водяры… говорит, если серые нападут, он их всех перестреляет. А как мертвяки нападут в жареном-то состоянии? Бредит мой папка, и рублик из-за бреда своего пожалел выделить, что самое обидное.

— Врешь небось. — Ионыч усмехнулся.

— Нет, не вру! — Мальчик показал куда-то пальцем. — Вон тот балкон, слева! Видите пулемет?

— Не вижу, — заявил Ионыч. — Это палка торчит.

— Да какая же это палка? — удивился мальчик.

— Я почем знаю?

— Дядя, ну дайте рублик, ну пожалста!

— Нахаленок! — Ионыч похлопал мальчишку по плечу. — Как я в детстве. Ладно, держи денежку. — Он протянул пострелу монетку в десять копеек.

— А еще?

— А ну пшел! — Ионыч нахмурился. — Наглеть-то не стоит!

Мальчишка схватился за шапкины «уши», потянул книзу и побежал. Споткнулся, растянулся на снегу. Заревел — зло, пронзительно.

— Ишь ты, — удивился Ионыч и спросил у сокольничего: — Федор, как думаешь, может, тарелочка нам и впрямь помогает? Мальчишке вон наглому пакость устроила, чтоб нам не досаждал боле.

Сокольничий покивал:

— Что-то в этом есть, Ионыч. Поначалу я воспринимал твои идеи насчет тарелки как шутку, но теперь вижу, что так оно и есть: помогает нам инопланетный кораблик.

— А вот и точка празднования, — потирая руки, сказал Ионыч. — С прибытием нас, как говорится, на место.

Ионыч прошелся вдоль мощенной булыжником площади, поглядел на людей, на мясо. Оглянулся: Катенька и сокольничий, не испросив разрешения, завернули в карамельную лавку.

— Балует девчонку, — проворчал Ионыч, отмахиваясь от назойливых снежинок. Подошел к ближнему вертелу, полной грудью вдохнул вкусный дым. И будто шашлыка откушал: такой замечательный, такой нажористый дым попался. Щуплый мужичок с козлиной бородкой, шаманивший над мясцом, улыбнулся Ионычу:

— Приятственный запашок, не находите?

— Приятственный, — согласился Ионыч, разглядывая серую тварь, покрытую аппетитной румяной корочкой.

— Впервые у нас? — деловито осведомился мужичок.

— Был как-то проездом по торговым делам. Всего один день, правда, — признался Ионыч. — Продал накопленные за лето запасы подберезовиков и удалился восвояси.

— Грибочки мы любим, — заявил козлинобородый. — У нас их тут мало, все в лесах подле Лермонтовки сосредоточены. Вы оттуда, уважаемый?

Ионыч подумал, что не следует слишком уж откровенничать, и соврал:

— Нет, в Лермонтовке я одно лето только прожил, да и то не по своей воле. Были кое-какие делишки.

— Бродячий торговец, что ли? — Мужичок приподнял левую бровь.

Ионыч пожал плечами:

— Когда припрет, да. А вообще охотники мы, потомственные.

— Охотник, вот как! Уважаю.

— Благодарствую.

Мужичок протянул Ионычу руку:

— Арзамас Пилонов. Но меня тут дядь Васей кличут.

— Ионыч, — представился Ионыч. — А чего дядь Васей-то? Как оно с Арзамасом-то перекликается?

— А… — Дядь Вася махнул рукой: долгая, мол, история.

Помолчали. Дядь Вася вытащил из авоськи бутылку с терпко пахнущим соусом, полил серому шею.

— И часто у вас этот праздник случается? — спросил Ионыч.

— Раз в три-четыре года примерно, — живо ответил дядь Вася. — Как у серых засвербит в одном месте, так и случается.

— Каннибализм, однако, — заметил Ионыч. — Не смущаетесь мясо мертвых людей есть?

— Какой же это каннибализм, мил человек? — Дядь Вася удивленно посмотрел на Ионыча. — Серые, они ведь не люди, их снег полностью преображает. Ты видел, что у них внутри?

— И чего?

— Прозрачный пузырь, — заявил дядь Вася. — Пузырь, наполненный или газом, или жидкостью. — Дядь Вася понизил голос, огляделся на своих коллег по стряпне. — Говорят, ученые серых исследовали, но так и не разгадали, каким образом они существуют, то есть передвигаются, разговаривают и так далее. Подозревают, что в пузыре дело, но и только: пузырь сам по себе загадка века.

— Странные вещи говоришь, дядь Вася, — сказал Ионыч и с опаской поглядел на зажаренного мертвеца. — Я из-под Лермонтовки, у нас серых нету, мельком только что-то слышим: то они кого-то толпой загрызли, то их кто-то загрыз; на рынок пару раз ваши мясцо привозили, но лермонтовские чаще нос воротят: мы, говорят, культурные люди, мертвецов не едим и баста — культура не позволяет. А по мне вся эта культура-шмультура — просто отговорка. Мяса в Лермонтовке и без мертвяков хватает, вот и не едят; а если б не хватало, то и мать родную съели бы — как пить дать, и никакая культура не остановила бы.

— Счастливые вы люди. — Дядь Вася вздохнул, достал из авоськи большую солонку, обильно посыпал спину мертвяка. Кожица в тех местах, куда попала соль, пошла пузырями и громко полопалась. Запах от зловещей твари пошел очень соблазнительный, особенно для такого любителя халявного шашлычка, как Ионыч.

— Три дня без передыху будем веселиться, — сказал дядь Вася. — Есть, пить, в небо палить — редко такой праздник случается.