|
Оценить:
|
Девочка и мертвецы
- Предыдущая
- 75/83
- Следующая
75
— Маричек, родной мой… что ты тут делаешь? — Катя закашлялась. — Ой, худо мне…
— Ты погоди-погоди, не перенапрягайся… — Марик завозился, помог Кате сесть, прислонил девочку к стене. Катя была страшно избита: лицо и руки в синяках, на ногах красные полосы — похоже, Ионыч ее связывал.
— Катя, ты меня слышишь? — позвал Ионыч. — Открой-ка мне, девочка моя. Открой скорее. Твой дядя пришел, молока тебе принес.
Катя дернулась, чтоб встать, но Марик усадил ее обратно.
— Ну что ты такое творишь, Маричек? — пробормотала девушка. — Дядя Ионыч зовет: разве могу я ему отказать?
— В этот раз сможешь, — заявил Марик и встал. — Я сам ему открою.
Он прижался к стене, зажмурился, собирая остатки сил. Почувствовал, как руки превращаются в твердокаменные щупальца, открыл глаза и с криком «А-а-а-а-а!» бросился к двери. Прыгнул вперед: выломал часть двери, упал на Ионыча и вместе с ним кубарем покатился по коридору: прямо на кухню. Замерли. Кошка Мурка посмотрела на них вызывающе и с рассерженным мявом отошла от тарелки с прокисшим молоком. Ионыч и Марик с пола молча наблюдали, как она — хвост пистолетом — покидает кухню. Потом посмотрели друг на друга. Ионыч схватил ружьецо, Марик пустил ему в бок щупальце.
— М-да, — сказал Ионыч.
Ружье сухо щелкнуло.
— Перезарядить-то забыл, — сказал Ионыч и кашлянул кровью. Утер дрожащие губы рукавом, посмотрел на щупальце, торчавшее из живота.
— Смерть моя типа? — уточнил Ионыч. — Так, что ли?
— Простите, — прошептал Марик, вздрогнув. — Вообще-то я не люблю… мне не нравится убивать.
— Глупо как-то вышло, — сказал Ионыч. — Ведь не хотел я ничего дурного, и Федя не хотел.
— Вот только не надо оправдываться, — пробормотал хлопец, отворачиваясь. — С вашей стороны это жалко выглядит.
— Может, и жалко, — сказал Ионыч. — Но мог бы уважить старика, которому жить осталось всего-ничего, и послушать мою историю.
— Да не успеете вы, блин, дорассказать! — возмутился Марик. — Зачем вообще я должен врага своего выслушивать?! Мне еще мук совести не хватало!
— А ты вот послушай! — с мстительной радостью заявил Ионыч и начал рассказ: — Катерину взяли мы из сиротского приюта грудным младенчиком; ах, какая потешная она была! Агукает, ножками дрыгает! Лапонька! Я ей палец протягиваю, она его в кулачок берет и смотрит на меня, а глазоньки ясные-ясные! Чудо, а не девочка!
— Да что вы врете-то? Даже перед лицом смерти врете! — возмутился Марик. — Кате было четыре годика, когда вы ее забрали. Она мне сама рассказывала! У нее мама с ума сошла, а отец помер…
— Ты взрослым-то не перечь! — рявкнул Ионыч, с головой ныряя в грязноватый сугроб.
— Вы куда меня привели? — Марик в ужасе обернулся.
Ионыч заржал из сугроба, отплевывая снег:
— Не ожидал, свиненок? Уж теперь мы поговорим по моим правилам! Сейчас только, погоди, сдохну окончательно, чтоб вдоволь мертвячьего снега наесться. Вот, уже почти…
Марик схватился за голову. Сугроб зашевелился, взорвался, осыпался серыми рыхлыми комьями.
Мальчишка сделал шаг назад: из сугроба вылезло серое отвратительное нечто, лишь отдаленно напоминающее Ионыча.
— А ведь это хорошо, — хрипя, сказал мертвый Ионыч. — Отчего же это я раньше за жизнь держался, коли снег такую силищу дает? Тут ведь всё просто: главное, знать, что не всё в жизни доделал, и снег тогда тебя обязательно оживит!
Марик согнулся, приготовившись к атаке.
— Вот только силы много не бывает, — заявил Ионыч. — Зачем мне мало силы, когда можно иметь много?! Скажи, свиненок? Ну что, ну что насупился? Думаешь, опять честно драться с тобой, мелким отморозком, буду? Хватит, дрались уже. Теперь я вас сожру, — он развернулся, — чуть позже сожру, зато всех! Единым серым организмом вернусь и сожру вас! — Ионыч с невиданной для него прытью длинными скачками последовал на юг, в сторону бывшего Пушкино.
Марик, обессилев, упал на колени и заплакал.
Он плакал впервые за много-много лет.
Глава четвертая
Марик поспешил Кате на помощь. Девушка выползла из чулана и круглыми от ужаса глазами смотрела на мальчика.
— Маричек, скажи, что там за крики были? Что с дядей Ионычем?
Марик отвел глаза.
— Не скрывай от меня правды, Маричек, — прошептала Катя. — Скажи, дядя Ионыч… умер?
— Умер, — буркнул Марик.
Катя закрыла глаза ладонями.
— Горе-то какое, — заплакала она, — какой он хороший был человек, заботился обо мне, — Катя обняла себя за плечи, подняла голову и закричала страшным голосом: — Это я виновата, я, только я одна! Дядя Ионыч всё о варежках мечтал, чтоб в ромбиках были, а я ему, тварь неблагодарная, так и не связала! Я виноватая и нет мне теперь прощения!
Марик сел рядом с ней, обнял, прижал Катину голову к своей груди.
— Кать, блин… ну чего ты? Ну не переживай ты так…
— Это я виновата, Маричек, — сокрушалась девушка, — я дядю Ионыча не слушалась, я ему наперекор делала… зачем? Ради чего?
— Да не окончательно твой Ионыч умер, — буркнул Марик. — В серого он превратился и убег в сторону пушкинской некромассы.
Катя схватила Марика за рукав:
— Маричек, родненький, правда? Правда же?
— Правда, — вздохнул мальчик. — Клянусь.
— Ох, облегченье-то какое! — Катя прижала ладони к груди. — Слава богу! Есть все-таки бог на этом свете, Маричек, есть!
— Наверно, — покорно согласился мальчишка. — Есть и издевается надо мной.
— Что?
— Ничего, Катенька. Ничего.
Он взял Катю на руки и понес ее, слабую, наружу. Оказавшись во дворе, Катя подняла голову и прошептала:
- Предыдущая
- 75/83
- Следующая
