Девочка и мертвецы

Оглавление

Женщина улыбнулась и легла. Антон нервным движением руки захлопнул окно, поспешил к матери и накрыл ее одеялом. Женщина дышала легко, спокойно.

— Уснула, надо же. — Антон почесал затылок. Угрюмо посмотрел на Федю. — Припасов хватит на сутки, не больше: у меня тут полбуханки ржаного хлеба да две консервы, «Бычки в томате». Потом надо будет спускаться.

— Через сутки серым от души наваляют, как раз и спустимся. — Федя кивнул. — Может, и раньше, конечно.

— Вы не понимаете, — сказал Антон. — Этого нам с мамой на сутки едва хватит. Вам есть нечего.

— Я много не ем, — сказал Федя и достал из кармана потемневший яблочный огрызок. — Вот, сочное яблочко погрызу. Хватит до завтрашнего вечера.

Антон протяжно высморкался.

— Что мне сказать, чтоб вы поняли, что вам здесь не место?

— Ничего не надо говорить, — сказал сокольничий, поудобнее устраиваясь под окошком. — Я понимаю твои настроения, Антошенька, но очень хочу спать и поэтому никуда не уйду.

— Если вы приблизитесь ко мне или маме, я пристрелю вас! — заявил Антон. — И суд меня оправдает: скажу, с мертвяком вас в силу близорукости спутал.

— Договорились, Антошенька.

— Давайте хотя бы дежурить ночью по очереди! — в отчаянии предложил Антон. — Боюсь из-за усталости проспать настоящего мертвеца!

— Прости, дорогой. Сон — дело святое, богоугодное, прерывать его ни в коем случае нельзя да и не хочется. Вдруг мне приснится святой град Китеж, как я гуляю по улицам града и беседую с великомучениками. Спрашиваю я, например, великомученика Димитрия давно волновавший меня вопрос: «Каково это, когда тебя копьями пронзают?» Великомученик Димитрий открывает рот, чтобы ответить, а тут ты меня будишь: «Давай, мол, мертвецов сторожи». Ну-с, и как это после этого? — Окончив свою речь риторическим вопросом, Федя закрыл глаза, и мгновенно уснул. Ему приснилась пожилая женщина с худым лицом и слепыми глазами. Она сидела на грязном дощатом полу и кричала: «Антон! Антошенька, кто это? Скажи правду, Антон, это мертвый?» «Что вы, бабулечка, я не мертвый», — хотел успокоить женщину добрый Федя, но обнаружил, что рот зашит капроновой ниткой, и он не может вымолвить ни словечка — это чертовски возмутило сокольничего, не ожидал он такой подлянки, но сделать всё равно ничего не мог. «Он мертвый! — кричала женщина, закатывая глаза. — Ты впустил в дом мертвеца, Антошенька, это плохая примета!» «Какой же он мертвец? — удивленно спрашивал Антон. — Понюхай, как от него приятно пахнет одеколончиком: разве от мертвого может так пахнуть?» Антон повел носом и оглушительно чихнул.

Сокольничий проснулся от холода. Ноги и шея затекли. Федя бросил взгляд за окно: глубокая ночь. В соседнем квартале постреливали. Женщина бормотала во сне. Антона не было слышно. Федя подождал, пока глаза привыкнут к темноте, и увидел его: парнишка мирно спал в углу с ружьем в обнимку. На нижней части Антонового лица возлежал клетчатый платок.

«Забрать у него ружьишко, что ли? — подумал Федя. — А то еще пальнет ненароком…» — Отбирать, однако, не стал — совесть не позволила. Прополз от окна к стене и обратно, чтоб чуть размять ноги и руки. Мороз драл до костей, обнажал горячую плоть и остужал ее. Потолок в чердаке был слишком низким, и хорошенько подвигаться, чтоб согреться, не получалось. Сокольничий дохнул на ладони. «Как там Ионыч? — подумал с тоской. — А Катенька? Она, конечно, негодница, бросила в тяжелую минуту ради конфетного набора, но все-таки очень жалко девчоночку: жива ли? Или тоже в серую превратилась?»

По полу что-то зашуршало. Федя отодвинул ногу, загораживавшую обзор, и увидел процессию черных жуков с масляно поблескивающими надкрыльями. Жуки гуськом двигались к Антону.

«Чудеса да и только! — Сокольничий не успел толком удивиться, но умом понимал, что ситуация странная, и потому начал издавать удивленные возгласы. — Вот те на! Надо же!» Жуки забрались Антону на ногу и оттуда поползли дальше, в направлении Антошиного подбородка. Федя подполз к Антону, послушал; Антон мирно спал.

— Эй… — позвал сокольничий. — Антошенька!

Нет ответа.

Жуки, нагло шевеля телескопическими усами, ползали по Антоновому животу и, встретив сородича, обменивались с ним какой-то информацией. Один особо наглый жук заполз на ружье. Федя не стерпел этого насилия насекомых над человеческим телом и стал смахивать жуков с Антошиной одежды. Но жуков было слишком много. Федя понял, что пора принимать серьезные меры, и стал их давить. Сначала руками. Потом поднялся и принялся топтать Антошин живот тяжелым немецким сапогом. Жуков только больше становилось. Они выползали из своих нор и кидались на Антона. Сокольничий зарычал, опустился на четвереньки и стал ловить жуков зубами, с хрустом разгрызая панцири. В рот полилась теплая густая жидкость: сладковатая, дурманящая.

— Антошенька!

Крик разбудил Федю. В нос ударил резкий запах. Рядом кто-то хрипел. Сокольничий выплюнул жука и протер глаза.

Под ним лежал Антон. Тело парнишки было изгрызено и перепачкано кровью, рядом валялось ружье. Штука, которую сокольничий выплюнул, оказалась вовсе не жуком, а пропитанным кровью куском материи с Антошиной рубашки.

— Мертвый, — прошептала женщина, — ты все-таки убил сыночка.

Сокольничий подскочил, пребольно шваркнулся головой о потолок. Его трясло. Руки были измазаны чем-то липким, и он боялся на них посмотреть, чтоб убедиться, что липкое — кровь.

— Да как же это… — пробормотал сокольничий. — Это не я! Мне сон снился! Тут жуки были, как будто в самом деле, сотни жуков… я Антошку от жуков спасал, не грыз я его! Это сон, а то явь была! — Он закричал: — Я понял: в жуках содержится снотворное вещество, оно усыпило меня или ввело в состояние бреда, и вот я сплю и снится мне такая белиберда!