|
Оценить:
|
Девочка и мертвецы
- Предыдущая
- 82/83
- Следующая
82
Загорелась желтая лампочка, потом — красная. Тарелка противно запищала: люди вокруг заткнули уши. И даже Первоцвет Любимович с любовницей Наташей заткнули уши.
— Ты — сумасшедший! — выдохнул мудрый голос из тарелки. — Достойно ли такое человечество счастья?!
— Не до счастья нам, — пробормотал Рыбнев, размахиваясь. — Выжить бы.
— Не докинешь! — закричал мудрый голос из тарелки. — Далеко до некромассы, не добросишь всё равно!
— Я до закатного солнца ледышку докидывал, — сказал Рыбнев. — А тут разве расстояние? Тьфу, а не расстояние.
И метнул тарелку в некромассу.
— Ла-а-а-а-ажись!
— А-а-а-а…
Взрыв удался на славу.
Когда они поднялись из грязи, от некромассы остались жалкие вяло шевелящиеся останки.
Глава десятая
— Ну не плачь ты, не плачь. Всё хорошо. Умерла тварь…
— Дяденька… дяденька…
— Ну что ты в самом-то деле…
— Они ведь все хорошие, дяденька. Все! Все хорошие! Несчастные, но хорошие. Посмотри в эти глупые злые лица, дяденька: они ведь все дети, были детьми, детьми и остались. Как их можно не любить? Разве возможно такое? Ну посмотри, посмотри им в глаза! Видишь искру? Это та искорка, которая никогда не потухнет. Видишь? Скажи: видишь?
— Не вижу, Катенька. Прости уж.
— А вот я вижу, — сказала девушка, поднимаясь. — Вижу. И надо, чтоб другие увидели. Если каждый увидит, нечего будет бояться; и зло творить незачем будет.
— Не увидят, Катенька.
Девушка помогла подняться Марику.
— Увидят, дядя Рыбнев. Обещаю вам: увидят. У меня способность есть: я могу видеть, когда человеку больно. И других заставлю увидеть.
Марик прошептал:
— Катя… мы полетим на Землю?
— Рано нам еще на Землю, Маричек, рано.
— Почему рано?
— У нас тут дел полно, родненький мой. Пойдем, Маричек. Пойдем. За Мурочкой зайдем и пойдем, куда глаза глядят. Нам нужно изменить людей здесь и сейчас; не на какой-нибудь сказочной Земле, а именно здесь. Нам нужно, чтобы люди изменились. Я не знаю, как их заставить сделать это, но я научусь. Обязательно научусь!
Они пошли прочь.
Рыбнев долго смотрел им вслед, потом поднял голову и закричал: безумно и страшно. Упал на колени, воткнул пальцы во влажную землю…
Рассыпалась душа.
Сгорели остатки.
Одно думал: Сашенька. Радость моя. Саша. Любимая. Сашенька. Прости. Сашечка. Прости. Саша.
Прости.
Больно.
Прости…
— Чего это он? — спросила Наташа. — Из-за меня до сих пор переживает?
— Нет, — сказал Первоцвет Любимович, прищурившись. — Это он землю жрать собирается: старинный русский обычай.
Похолодало. Подул северный ветер.
C неба кто-то хитрый и смертельно больной просыпал тяжелые дождевые капли.
Глава одиннадцатая
За секунду до столкновения непознанной летучей тарелки и некромассы к Ионычу в мысленные покои, украшенные парчой и изумрудами, постучала угодливая мысль. Дядь Вася то есть.
— Входите! — взвизгнул Ионыч, до помрачения рассудка напуганный приближением неминуемого распыления.
Угодливая мысль помялась на пороге, пробормотала:
— Я пришла попрощаться, повелитель… Хочу сказать, что ваше правление хоть и было кратким, зато получилось блестящим! А блестящее правление, мой господин, далеко не у каждого тирана выходит! Эти ваши экспрессивные «В-Е-Р-Н-И!» и «У-Б-Ь-Ю!» выше всяких похвал!
У Ионыча потеплело на душе.
— Ну а че? — промямлил он. — Ну давай тогда бухнем, что ли, в честь нашей крепкой дружбы, дядь Вася. Вспомним старое, погрустим. Имеем ведь право, да?
— Да как же мы бухнем? — удивилась угодливая мысль. — В некротическом состоянии бухнуть сложновато. Я уж не говорю о грядущем взрыве…
— А варежек у тебя нет? — спросил Ионыч с тоской.
Дядь Вася покачал головой:
— Прости, хозяин, лишних варежек в наличии не имеем.
— Они ведь согревают, — сказал Ионыч. — Варежки-то.
Дядь Вася смущенно молчал.
— У меня суровая жизнь была, — прошептал Ионыч, закрывая лицо широкими ладонями. — Папка от нас ушел, когда мне года не было. Мамка работала днем и ночью, чтоб семью прокормить. Меня и моих трех сестренок. Она у меня необразованная была, мамка-то. Но очень старалась, работала… Очень плакала, когда мои сестренки от какой-то заразы померли — денег, чтоб их вылечить, не было. Она мне так говорила: «Всегда должно быть что-то, сынок, что тебя согревает».
Дядь Вася смущенно молчал.
— Зачем я здесь? — спросил вдруг Ионыч.
— А?
Ионыч развел руками, задевая жемчужные нити, свисающие с потолка; хрустальные светильники, вырастающие из пола; золотистых бабочек, порхающих в плотном, напоенном ароматом дорогих духов воздухе.
— Вот это всё… оно ведь не греет.
Дядь Вася смущенно молчал.
И тут раздался взрыв.
Глава двенадцатая
Некрасовские мужики разбили витрину магазина бытовой техники и выносили постирочные машинки и видеоящики.
Какой-то пожилой джентльмен в сером пальто и белом шарфе остановился подле магазина и стал трясти клюкой.
— Одумайтесь, люди! — кричал он. — Ради бога, одумайтесь!
— Да как тут одумаешься, батя, когда на тебя такая хрень ползет? — весело отвечали ему грабители. — Надо деньги зарабатывать, пока шанс есть.
— Это точно! Деньги важнее всего.
— Некромасса! Некромасса идет! — кричал сумасшедший с крыши ювелирного магазина.
— Господи, ботиночек потеряла; дорогие ботиночки, сынку на день рождения купила… — сетовала красивая женщина бальзаковского возраста.
- Предыдущая
- 82/83
- Следующая
