Между Амуром и Невой

• Предыдущая
• 37/109
• Следующая

Наконец, наступает время отправляться дальше. Партия выходит под конвоем с Колымажного двора и поездом добирается, так же за одну ночь, до Нижнего Новгорода, далее которого железной дороги уже нет. Ночует на Этапном дворе, пополняясь при этом попутчиками из южных губерний, и утром садится на пароход. Начинается трехнедельное скучное плавание по Волге и Каме до Перми, в душном трюме, с одной лишь ночевкой в Казани. В Перми арестантов ожидает недолгий отдых, а затем открываются утомительные пешие переходы: следует пройти по безлесой болотистой местности шестьсот пятьдесят верст до Тюмени. С 1863 года этот отрезок положено не идти, а ехать на переменных лошадях, но последних всегда не хватает, а в весенне-осеннюю распутицу их и вовсе не достать. В Тюмени опять садятся на пароход и по рекам Туре, Тоболу, Иртышу и Оби доплывают до Томска.

Томская пересыльная тюрьма — самая большая в России; в ней в летнее время одновременно могут находиться до пяти тысяч заключенных. Это огромный этапный пункт, из которого идет непрерывная расфасовка арестантов к местам конечного прибытия. Многие ссыльные остаются здесь и поселяются вокруг города, каторжные же идут дальше. Их путь лежит через Красноярск, Иркутск и Читу — в страшное Забайкалье, а это еще две тысячи семьсот верст. По всей, истоптанной сотнями тысяч ног, дороге расставлены на должном расстоянии этапы и полуэтапы. Партия идет целый день, на полуэтапе ночует, затем еще день ходьбы, после чего на этапе — суточный отдых. Всего в Сибири 60 этапов и 64 полуэтапа, и занимают они свои исторически выбранные места с начала века. Вся дорога длится более четырех месяцев и в срок отбытия наказания не засчитывается. Это еще что! Двадцать лет назад, когда железных дорог и пароходов еще не было, арестанты брели все семь тысяч верст от Москвы до Нерчинска пешком, и уходил у них на это — год…

В первых рядах арестантской партии выстроены каторжники; их легко узнать по укреплениям (официальное наименование кандалов) и вполовину выбритым головам. Кандалы весят, по норме, от пяти до пяти с половиной фунтов; ходить в них на большие расстояния невозможно. Поэтому, когда идут по России, ножные кандалы за городом несут на помочах на шее. Россия кончается в Тюмени; после нее разрешают прицепить ножные кандалы на поясе к ремню — так идти не в пример легче. В большинстве же партий, однако, уже по выходе из Перми, по хорошо оплаченной просьбе каторжников, цепи все за городом снимают и складывают на повозку; партия дает честное арестантское слово, что побегов из своих рядов не допустит. Слово это всегда выполняется, иначе такие послабления запретят, а виноватых в том задавят в первой тюрьме свои же. Конвойный офицер по итогам года получает на Пасху, в случае отсутствия у него побегов, годовое жалованье в награду и следит потому за своей партией в четыре глаза. Кроме того, каждая партия для него — доходный промысел. Опытный человек берет с арестантов деньги за любую поблажку, а деньги в партии, особенно в начале длинного пути, всегда есть, и не малые. Поступают они, естественно, от подаяния — русский человек искони сочувствовал кандальнику.

Если же найдется вдруг такой бесчестный человек, что решится сбежать после расковки, то партия оставляет офицера с солдатами на дороге и в полном составе сама устремляется в погоню за предателем. Обыкновенно его приводят, сильно побитого, обратно и на пути в Забайкалье доканчивают (опять не конвойные, а сами арестанты). Но когда вдруг погоня возвращается с пустыми руками, что бывает исключительно редко, то арестанты хватают на дороге первого попавшегося путника, отбирают и сжигают его документы, при их наличии, и насильно помещают несчастного в партию заместо выбывшего. Офицер видит это, но не препятствует: ему надо привести к месту перемены конвоя определенное количество голов, не важно, какого качества. Под угрозой смерти случайно попавшемуся человеку запрещают объявлять себя до прибытия в тюрьму, и бывали случаи, когда такой горемыка полгода потом доказывал свою личность, пребывая за решеткой.

Еще можно отличить каторжника от, скажем, поселенца, по бубновому тузу и буквам «ск», нашитым на спину халата: «ссылно-каторжный» (сами арестанты расшифровывают это иначе: «сильно каторжный»). Тузы бывают разного цвета: красный — за убийство, желтый за воровство, и так далее.

Поселенцы идут в колонне следом за каторжными. Их тоже сковывают на людях, но только за руки, по четверо в ряд. «Спиридоны», а так же сопровождающие арестантов родственники (нередко за осужденным следует вся его семья) помещены в самый хвост партии. Замыкают колонну всегда несколько повозок. На них везут вещи этапируемых, котлы, провизию, необходимый инвентарь, а еще больных, женщин и детей. Если в партии есть привилегированные арестанты, они нанимают кибитку и едут в Сибирь с комфортом.

Глава 13
Путь в преисподнею

Лыков с Недашевским сидели в грязной, заплеванной, кишащей клопами камере временного содержания Спасской части. Яков пребывал в некоторой прострации: час назад их взяли в притоне в Апраксином переулке с просроченными видами Нерчинской ремесленной управы. Привели в часть, обыскали, отобрали все деньги, какие были, и посадили в эту «чижовку». Челубей еще получил две банки в спину от городового за то, что медленно выворачивал карманы.

Камера, рассчитанная на тридцать человек, вместила в себя более семидесяти. Люди сидели на полу, жались по стенам; самые везучие успели захватить скамейки. Лыкову с Челубеем сидячих мест уже не досталось, но Алексей бесцеремонно спихнул на пол двух оборванцев, и силачи уселись вполне комфортно. Поглядев внимательно на Лыкова, бедолаги молча отошли подальше.

• Предыдущая
• 37/109
• Следующая