Оценить:
|
И весь ее джаз…
- Предыдущая
- 35/70
- Следующая
35
— Извините за бестактность. — Машка точно не хотела обижать этого человека. Впрочем, она уже поняла, что обидеть его обвинением в безденежье довольно проблематично.
— Ничего страшного. Если денег нет, значит, их надо заработать.
— Очень логично, — без особой радости согласилась Ежкова. — Еще бы знать как.
— Спроси меня, я знаю, — предложил Ефим Аркадьевич.
— Ну и как же? — В голосе Маши появилась надежда. Разговор был, конечно, странноватый. Но и нынешний ее собеседник тоже не представлялся ей типичным гражданином. А бандит-убийца? А икра в потайной комнате? Где здесь хоть что-нибудь банальное? Может, и впрямь профессор что-то придумает?
— Значит, первое: я выкупил у тебя икру. За два «лимона», то есть — будущие инвестиции в пароход. Ты больше ничего вносить не должна. Второе: ты переводишь стрелки на меня. Икра моя, и разговаривать с твоим убийцей теперь буду я.
— А мой убийца, как вы говорите, захочет с вами общаться?
— Захочет денег — захочет и общаться, — безапелляционно заверил Береславский.
— А если он вас убьет? — ужаснулась Машка.
— А если в моей правой ноге сейчас оторвется тромб и поплывет в легочную артерию? — вопросом ответил профессор. — Заметь, при этом я ничего не выигрываю в денежном плане.
Логика была странная, но — какая-то — была, несомненно.
— А у вас в правой ноге есть тромб? — опасливо спросила Ежкова.
— Есть, — гордо ответил Береславский. — Мой друг, доктор Балтер, вчера нашел. На допплеровском УЗИ сосудов.
— Но это же опасно!
— Нет. Он в поверхностной вене. Никуда не уплывет. Это я для красного словца. Но на жену очень действует. Резко расширяются границы прощаемого.
— Господи, какой ужас, — оценила тактику профессора Машка. — Даже замуж не хочется.
— А я и не приглашаю, — теперь уже неделикатен был он. — Жена у нормального мужика должна быть одна-единственная.
— А любовниц сколько? — не удержалась обиженная за весь женский род Ежкова.
— Без комментариев, — спокойно закончил диспут Береславский.
Вообще-то Машка сомневалась в правильности принятых решений. Если препода убьют, она себе этого не простит. Но профессор просто не оставил ей вариантов. Мужчина решил — женщина должна подчиниться.
«В Европу бы тебя, — сердито подумала Машка. — С такими подходами. Или в Америку. Северную». А еще она неожиданно для себя подумала, что «такие подходы» порой сильно упрощают жизнь. Причем — именно женщинам.
Только что она до дрожи боялась вчерашнего бандита. И до слез жалела свою выстраданную однушку в Кунцево. А теперь она, конечно, тоже переживает — за Береславского. Но это действительно легче, чем переживать за себя или за свою младшую сестренку. В конце концов, он — тертый мужчина.
А тертый мужчина перед завершением разговора нашел арифметическую ошибку.
— Смотри, Маш, — сказал он. — Мы же должны были внести по миллиону. Если я вношу два, то за тебя получается только один.
Ежкова хотела ему возразить, что и так по гроб жизни благодарна профессору: и за прошлое, и за настоящее. Но не успела.
— Получается, что я тебе еще миллион должен, — подвел итог Береславский. — Но его у меня нету. Поэтому я тебе его прощаю. Ты не против?
— Не против, — ответила она. Ей вдруг стало весело. И из-за забавной формулировки сторнирования долга. И из-за того, что в хмурых тучах, окруживших ее со вчерашнего дня, вдруг появился просвет.
О делах больше не говорили.
Разве что Вась Васич, когда освободился, предложил работать вместе. Четыре кораблика гораздо проще содержать и грузить работой, чем один или даже три. А траффик, столь нужный Береславскому и Ежковой, нужен не менее и Соколову, который малые деньги зарабатывает на собственно катании граждан и гораздо бо́льшие — на их кормлении и поении.
Мужчины ударили по рукам, женщина присоединилась без рукоприкладства.
Потом пошли в носовую кают-компанию, где банковская молодежь уже вовсю веселилась с караоке.
Крепкий молодец лет тридцати, подбоченясь и гордо неся еле умещавшееся в просторные брюки тело, взял в руки микрофон и истошно проорал про «зеленую траву на космодроме». Машка зажмурилась, но выдержала. Ефим бы, конечно, сбежал, однако Соколов, наслышанный о талантах девушки, передал микрофон ей.
Сложного джаза в минусовках не нашлось.
А может, и к лучшему.
В итоге Машка спела «Бесаме мучо», и сладкая щемящая музыка, эмоционально окрашенная Машкиными обертонами и сердцем, успокоила и расслабила всех собравшихся.
Оставшееся до возвращения время Береславский релаксировал на корме, наблюдая за любимым городом с непривычного ракурса, Вась Васич ушел с Михалычем к дизелю, банковские ребята ревели что-то ужасающее в караочные микрофоны.
А Машка вылезла через окошко-дверцу на самый нос, прикрыла ее, чтоб не слышать козлячий вокал, и наслаждалась ветерком, водой, танцующими латино набережными — теперь и в Москве имеется такое.
Примерно через полчаса катер развернулся и неспешно почапал к родному причалу. Ежкова с сожалением подумала, что скоро придется возвращаться к обычным делам. Но скоро — не значит немедленно.
Она села поудобнее, зажмурилась и подставила лицо солнышку и свежему ветерку.
11. Москва. Измайлово. Краснов, Наргиз и профессор Береславский
Первым делом я ее накормил.
В кабаках светиться лишний раз не хотелось, поэтому купил жрачку в магазине.
Она ела не спеша. Но меня-то не обманешь, я знаю, какой он — голод.
У этой девочки была недюжинная выдержка. И, похоже, очень печальный жизненный опыт. Может, потому она меня и зацепила? С моим печальным жизненным опытом.
- Предыдущая
- 35/70
- Следующая