Долгий сон

Оглавление

102

x x x

Подождем до субботы?

2001 г.

Эх, мода…

Кособокая створка ворот в сарае была слегка приоткрыта. Леська усмехнулась сама себе, снова ощутив горячую волну решительного и сладкого стыда, которая скользнула от груди к животу. Помедлила у сараюшки — может, и зря? Ну, может, и не пришел. Может и не понял… или понял? Да ну тебя, дуреха. Заладила показушки…

Епифаныч в темную щель не нырнул по-хозяйски, а осторожно усатую морду сунул, вон и хвост задергался. Чужого чует! Глупый ты мой котяра, Пашка совсем не чужой! Еще раз вздохнула сама с собой — и в дверь сарайки, словно в прорубь.

Нырнула, и что? Все то же, как всегда, тот же скошенный столбец под второй стрехой, те же запахи сена и дров, те же пылинки танцуют напротив малюсенького окошка. Уж сколько сюда заходила, а вот так, чтобы по доброй воле да и с желанием… Какое тебе тут желание, дурочка с переулочка! Нашла утеху любовную — сейчас тебе лозины утешат любовь, обнимут-расцелуют, что мало не покажется, все заговоры любовные как есть на голышах да спине распишут.

Оглянулась, словно нехотя. Вот же, зараза, и не поймешь, тут или нет… Чисто охотник в засаде… Ну и пусть. Не пришел, так не пришел. А пришел — так пришел! Взялась за подол, чуть поддернула вверх и тут же, словно чего-то устыдившись, повернулась спиной к угловатой поленнице. Лишь тогда довершила движение, скользнув по гибкой спине легким ситцем снятого сарафана. Небрежно кинула в сторонку, завела руки за голову, раскрутив мокрый после бани узел волос, мотнула головой, всем телом ощутила неслышный восторженный стон. Его стон: пришел таки! Еще раз махнула волосами, еще раз изогнув тело. Знала, что вот так — как есть самое красивое… что груди колыхнутся, что на фоне дверей она вся как на картинке, золотая на золотом! Бочком шагнула к кособокой перекладине, привычно вскинула руки, прижалась к ней животом, чувствуя знакомый гладкий ствол между грудями.

Обняла руками, чуть-чуть, словно играя, приподнялась на носочках, прижалась щекой, чуть повернув лицом к дверям, где уже нашагивала, приближаясь, тень…

x x x

Леськин «транспорт» Пашка заметил издалека. Вывернулся, словно из-под старого кедра, кивнул капотом на колдобине и снова скрылся на извилистом косогоре. Серебристую крышу над черным корпусом «уазика» Пашка знал хорошо — когда-то именно его отец разменял эту машину на дальнюю заимку, ставшую Леське без надобности. А крыша — дело точно знакомое: первый самостоятельный эксперимент двух новоявленных спецов — автовладелицы Леськи и автослесаря Пашки. Развели «серебрянку» на олифе и обновили… Смеху было на весь хутор. Говорят, что и в городе в сервисе ржали не меньше, когда перекрашивали.

Бежать, как раньше и встречать, старательно не спешил, хотя шея едва поворачивала голову обратно, к прибиваемым дранкам на крыше, а уши жили сами по себе, ловя то замолчавший мотор, то скрип петель, то торопливо-радостные причитания бабки Глаши. В очередной раз влупив молотком по пальцу заместо гвоздя, Пашка решил: солидная пауза выдержана достаточно, и он как серьезный мужик может уже спуститься с крыши и неторопливо, степенно пройти к Леське, чтобы вежливо поздоровкаться, чем помочь спросить, ну и все как положено…

Солидно-степенного здравия не получилось — и он в этом ну вовсе не виноват. Леська выглянула из дверей, ярко улыбнулась и через мгновение туго ткнулась грудями, чмокнув то ли в щеку, то ли в солидные три волосинки пушка на верхней губе:

— Па-а-ашка! Привеееет! Ух ты, какой стал! Полгода не видела, а какой лось!!! Ух ты! — бесцеремонно потрогала его плечи, потащила за руку в дом, а он красным вареным раком шел следом, все еще прижимая у сердца волну тугого удара от ее грудей, резко натянувших тоненькое платье.

Бабка копошилась у комода, раскладывая Леськины гостинцы, а вот этот пакет явно предназначался для него: вывалила на стол кучу всяких рыбацких причиндалов и несколько журналов про иностранные машины.

— Ну чего ты как деревянный стоишь! Сам же просил про машины… Вот, и это держи. Говорили, хорошая леска, — теребила за рукав, а он с пыхтением соображал — отвечать ли «Благодарствуйте на гостинцах» или просто, как встарь, покружить ее по комнате.

Покружил бы, да с каждым разом, с каждым ее приездом все сильней то ли побаивался, то ли отдалялся, сам себе рисуя несбыточную мечту в виде вот этой курносой Леськи, которая теперь ну вся ученая и вся городская… или не вся?

Видимо, это вопрос был таким большущим знаком нарисован на его конопатой физиономии, что Леська, шустро глянув в сторону занятой важным делом бабули, снова огнем ударила, на пол-секундочки прижавшись грудью.

— Паааш… Вечером возьмешь верши ставить?

— Ага! — радостно заулыбался. — Мы с тобой на Резвяк сходим!

Чуть не подпрыгнул на месте и заторопился, чтобы не мешать, чтобы быстрей все дела сделали и чтобы быстрей вечер, чтобы на Резвяк, чтобы…

Неужто и вправду девки шептались, что у городских сейчас купальники такие есть, будто он есть и вроде как нету? Типа оденет, а вся сама как есть… Помотал головой, догадавших, что все еще стоит в сенях, и пошел ждать побыстрей вечер

…Доколотив последнюю дранку и спускаясь крыши, глянул на солнце. Не, оно так никогда до вчера не доберется! Пойти, что ли, снасти проверить? И чертыхнулся — журналы взял, а остальное-то у Леськи так и забыл! Дался этот чертов купальник… Не может такого быть, чтобы одетая и вся голая. Глупь какая-то! Или у Леськи спросить? Год назад и спросил бы, секретов отродясь не было, а сейчас, не… Да и чего спрашивать? Врут девки. Дуры ведь!