Марджори

Оглавление

Марджори не смогла проследить внимательно ни за одной из произнесенных речей, обеспокоенная скукой, воцарившейся за их столом. У Сэнди в глазах стояли слезы от многократно подавляемой зевоты. Мистер Голдстоун делал отчаянные усилия последовать примеру сына. Один раз Марджори заметила, как он нетерпеливо кивнул жене, на что та устало и отрицательно покачала головой. Только Коннелли решительно сохраняли на лицах благосклонное, улыбчивое внимание.

Но хуже всего был тот эффект, который речи оказали на Самсона-Аарона. Его взгляд сделался безжизненным, на губах застыла неестественная улыбка, тело постепенно оседало, как теплая оконная замазка. Аплодисменты, вызванные речью третьего раввина, заставили его встрепенуться и неистово захлопать в ладоши, беспокойно озираясь по сторонам. Но затем начал говорить член законодательного собрания; его прозаическое выступление подействовало на дядю, как облако хлороформа. Он получал тычки справа и слева от сына и тети Двоши, топил их в себе, словно был пуховым валиком, и продолжал оседать. Веки его постепенно опустились, улыбка увяла, а голова упала на грудь. Самсон-Аарон заснул. Очевидно было, что никто не сможет заставить его бодрствовать.

— Я должен извиниться за своего отца, — произнес Джеффри натянутым тоном. — Боюсь, что ему свойственно впадать в крайности…

— Он очень естественен, — сказал Сэнди. — Когда ест, он ест, когда пьет, он пьет, а если спит, то и спит по-настоящему. Я завидую ему.

— Да уж, охотно верю, — хмыкнул мистер Голдстоун.

Сэнди съежился под саркастическим взглядом отца.

— Я только имел в виду, что мы все заснули бы, если бы осмелились.

— Пойдем, Мэри, или я действительно усну, — сказал мистер Голдстоун. — Марджори извинит нас, я уверен…

— Ну подожди, пока он закончит говорить, Лион. Он же член законодательного собрания.

— И что из этого? Будто я его не знаю. Адвокат из полицейского участка, тридцать лет ошивавшийся в Демократическом клубе. Подумаешь! Идем…

— Тише, — сказала миссис Голдстоун с явственной властной ноткой в голосе, и мистер Голдстоун, ворча, подчинился.

Четверть часа спустя, когда член законодательного собрания закончил речь, мистер Голдстоун вскочил со своего места. В тот же момент заиграла танцевальная музыка.

— Пойдем, Мэри! Сэнди, вставай!

Мать поднялась. Из-за столов на середину зала стали выходить пары.

— Ну я не знаю, папа… может быть, я останусь и потанцую чуть-чуть… — сказал Сэнди.

— Я хочу, чтобы ты вел машину. Я не слишком хорошо вижу ночью. Ты это знаешь.

Мистер Голдстоун протянул руку Марджори.

— Передайте, пожалуйста, вашей матери и отцу нашу благодарность и извинения, хорошо, Марджи? Замечательный вечер, а вы — замечательная девушка…

— Благодарю вас. А вы… вам необходимо уезжать сейчас?

Взгляд мистера Голдстоуна задержался на спящем дяде. С болезненной ясностью Марджори увидела, как в его глазах отразились дядин мешковатый жилет, синий пиджак в пятнах, пуговицы шелковой рубашки в полоску, едва сдерживавшие его необъятный живот, серая щетина на дряблом подбородке.

— Скажите вашему дяде, чтобы он не волновался насчет Гогарти, там все будет в порядке… хороший человек ваш дядя…

Миссис Голдстоун, пожимая руку девушки, сказала с дружелюбной улыбкой:

— Жалко, что мы не можем остаться. Мне бы хотелось еще раз посмотреть на танцы. Как вы танцевали с ним сегодня днем! Мне кажется, Сэнди это понравилось бы.

— Это уж точно, не сойти мне с этого места, — подтвердил Сэнди. Он улыбнулся Марджори с нежностью и, она была уверена, с какой-то тенью печали. — Как-нибудь вы обязательно должны мне показать.

И через миг их уже не было, вслед за ними отправились Коннелли, бормоча слова благодарности и прощания. За столом остались Марджори, Джеффри, тетя Двоша, похрапывающий Самсон-Аарон и пять отодвинутых пустых стульев.

Марджори переживала это паническое бегство в течение шести ужасных дней. На седьмой все было забыто, и ее юный дух воспарил к невиданным высотам. Ибо жизнь ее совершила крутой поворот: Марджори Морнингстар триумфально появилась на свет.

10. Мистер Клэббер

Девушка, исполнявшая роль Ко-Ко, кружась по сцене в самом начале «Микадо», уронила топор палача, который по-дурацки хлопнулся на пол с глухим картонным стуком. Свистки зрителей совершенно лишили ее присутствия духа, так что она никак не могла прийти в себя. Она забыла свою партию, скомкала движения и заразила паникой остальных актеров. Спектакль неуверенно продолжался, но диалог стали заглушать покашливание, шепот и шарканье ног в зале. За кулисами поднялась суматоха, вопли, причитания, и в такой атмосфере фиаско Марджори пришлось появиться перед зрителями в своей первой сцене «Цели своей возвышенной».

Она чувствовала, что от нее зависит, провалится ли спектакль. И она была беззаботно, бессмысленно уверена, что ей удастся спасти его, что она не может потерпеть неудачу, что она была Марджори Морнингстар — одна из блестящих профессионалов среди этих несчастных испуганных школьниц в красной и желтой марле. В зале был Сэнди, и ее родители, и Сет; но она перестала сознавать их присутствие, как только выступила из полумрака кулис на сверкающую сцену. Неясная масса лиц за рампой слилась в одно лицо, в одно существо, в нечто вроде огромного собирательного образа Парня, которого она намеревалась очаровать.

Она вышла под фанфары, приняв величественную позу, и при ее появлении раздались жидкие хлопки. Ее костюм из алого и золотого шелка был самым эффектным во всем спектакле, и Маша наложила ей потрясающий грим в старых традициях: белое, как мука, лицо, огромные черные брови и усы, ярко-красный рот. Когда она начала петь, зрители замерли. В этой пестрой компании ее самоуверенность придавала ей некоторый авторитет звезды. Она повторила то, что делала на репетициях, только аудитория вызвала некоторую вибрацию в ее голосе, и через несколько секунд ее преувеличенно напыщенные ужимки начали вызывать смех из темноты.