Дети любви

Оглавление

– Я просто думаю, что она… она кажется хорошей, доброй девушкой.

Сью усмехнулась, опустила голову и горько бросила через плечо:

– Уверяю тебя, «кажется» – это еще очень слабо сказано.

12

А в двенадцать они по традиции собрались передохнуть и выпить кофе. Кто-то – кажется, секретарша из канцелярии, – включил телевизор. Передавали новости, и Мэгги, вынимая из кофеварки стеклянный кофейник, совершенно машинально подняла глаза на экран.

«…Нашему корреспонденту удалось выяснить некоторые подробности воскресного скандала, связанного с появлением в «Вечерних Огнях» интервью некой мисс Рейли. По нашим сведениям, мистер Пирелли, наиболее вероятный кандидат в мэры Чикаго, стал жертвой весьма нечистоплотных махинаций и самого банального шантажа со стороны этой дамочки. Как удалось выяснить нашему корреспонденту, эта особа долгое время вела двойную жизнь. Днем она изображала из себя тихую и неприметную учительницу словесности в федеральном колледже Солитьюд-Вэлли, а по ночам «зажигала» в стрип-клубе с весьма сомнительной репутацией. Мистер Пирелли с недоумением и возмущением отверг абсурдные обвинения наглой стриптизерши и пообещал разобраться с нею лично, но в рамках закона…»

Кофейник выскользнул из ослабевших пальцев. Тишина в комнате стояла такая, что звенело в ушах. Мэгги осторожно, слишком осторожно опустилась на колени, стала собирать осколки… Тишина почему-то звенела все громче. Фотографии на экране… Морин, сестренка, что за паскудство я тебе подбросила… Прости, сестренка!..

Только когда Бен Кранц опустился перед ней на колени и торопливо взял ее за запястье, она опустила глаза и увидела, что из порезов на руке хлещет кровь. Кранц торопливо перехватил раны пластырем, а потом осторожно помог Мэгги подняться и добраться до стула. Тут все присутствующие стали как-то странно извиваться в ее глазах, а звуки сделались приглушенными, словно доносящимися сквозь толстый слой ваты. Во рту тоже было ощущение мокрой ваты, и Мэгги только каким-то краем сознания отмечала, что Бен, дурачок, все еще пытается не то поднять ее, не то взять на руки, Сью с испуганным лицом уносит поднос с осколками, но тут же вновь возникает в дверях, почему-то машет руками, а лицо у нее испуганное, такое испуганное, что Мэгги пытается улыбнуться и произнести «Все в порядке», но, видимо, это ей удается плохо, потому что Кранц, кажется, кричит про «скорую», одновременно тряся Мэгги за плечо, а Сью дергает его за рукав и тыкает пальцем в сторону комнаты для отдыха педагогов…

Потом было темно и спокойно, прохладно и тихо, а потом сквозь темноту пробилась морозная струя воздуха, ударила через ноздри в самый мозг, и Мэгги расслышала чей-то сердитый голос, ругавший кого-то за нерасторопность. Она с трудом приоткрыла невероятно тяжелые веки и увидела врача в белом, который держал в руке пустой шприц, Бена с испуганным лицом и пузырьком нашатыря в руках, медсестру, копающуюся в чемоданчике, а потом расслышала слова врача, обращенные к Бену Кранцу:

– …сказать, но обычно так вскрывают себе вены. Вы уверены, что это не попытка самоубийства и мне не надо вызывать психиатра?

– Это был несчастный случай, доктор. Я отвезу ее домой, и все будет в порядке.

Доктор с сомнением покачал головой и стал накладывать повязку на руку. Мэгги наблюдала за происходящим словно через толстое стекло. Потом стало и вовсе интересно: рот доктора уплыл с его лица и совершенно самостоятельно сообщил Бену:

– Мы вкололи ей обезболивающее, так что сейчас она отключится. Поспит пару часов, потом придет в себя и…

Тьма была мягкой и ласковой. Мэгги утонула в ней.

Дик влетел в редакцию, где уже почти все было переоборудовано под избирательный штаб. В голове у него били тамтамы, в груди бушевало черное пламя, и целая толпа Чико Пирелли сейчас серьезно рисковала бы здоровьем, вздумай они все хоть что-нибудь сказать о Морин Рейли. И о ее сестре-близнеце тоже!

Когда он сложил два и два, когда вспомнил сказку, рассказанную ему ночью счастливой и удовлетворенной Морин, когда вновь с трепетом и восторгом вспомнил, что стал ее первым мужчиной, – все стало ясно. Просто, ясно и до слез очевидно. Теперь задача у него была только одна, нет, две: срочно заявить свой репортаж в родной газете и найти Морин. И пусть Натти Тимсон только попробует что-нибудь брякнуть!

Дик просто мечтал о каком-нибудь маленьком – малюсеньком! – замечании со стороны Натти Тимсон. Так бочке пороха нужен всего лишь один дюйм горящего фитиля, чтобы вдребезги разнести окружающую действительность.

Он увидел Натти, поднимающуюся из-за стола, почему-то с очень растерянным и смущенным лицом, а потом перевел взгляд на светловолосую девушку, сидевшую возле стола Натти и что-то торопливо говорившую в трубку телефона. Девушка обернулась – и Дик с воплем кинулся к ней.

Он говорил, торопясь и перебивая сам себя. Он очень боялся не успеть. Ему так много нужно было ей сказать, но впоследствии выяснилось, что все это время он повторял, как безумный, только одну фразу:

– Я люблю тебя, слышишь?! Я так тебя люблю!

А Морин вдруг заплакала и обняла его за шею, и тогда Натти обругала Дика такими словами, что неудобно повторить.

– Дорогуша, я бы с удовольствием тебя отлупила, но вместо этого дай обниму!

Морин охнула и поспешно перешла с проезжей части на тротуар. Она совсем потеряла чувство реальности, погрузившись в мысли и воспоминания о сегодняшнем грандиозном шоу в редакции «Вечерних Огней», о предложении, которое сделал ей Дик Манкузо, о телефонном разговоре с Бенжаменом Кранцем, и потому не заметила ни наступившей темноты, ни того, что сошла с газона на дорогу и подметала сухие листья и мусор уже с проезжей части.