Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны

Оглавление

142

Иранский и турецкий кризисы показали, что Сталин был готов на жесткие меры ради стратегической выгоды, но не за счет разрыва отношений с Великобританией и США. Сталин стремился не допустить раскола внутри «большого альянса» и не хотел спровоцировать его конфликтами на периферии. Советские черноморские базы располагались недалеко от дорогой Сталину Грузии; кроме того, он всегда придавал большое значение контролю над важнейшими экономическими ресурсами – такими, как нефть. Однако гораздо большую важность для него имела ситуация в Европе в целом, и он по-прежнему считал, что переговоры внутри «большого альянса» помогут наилучшим образом сохранить сферу влияния СССР в Восточной Европе и предотвратить подъем враждебного антисоветского блока в Западной Европе. Если не считать несдержанных высказываний о Черчилле после Фултонской речи, Сталин в своих публичных выступлениях постоянно подчеркивал, что напряженность в отношениях Востока и Запада может быть уменьшена, что проблемы внутри «большого альянса» можно решить путем переговоров и что мир и безопасность можно сохранить.

В марте 1946 г. Эдди Гилмор, корреспондент «Ассошиэйтед пресс», задал Сталину вопрос об «опасении войны». Сталин ответил, что ни нации, ни их армии не хотят новой войны; что это всего лишь провокационная пропаганда, которой способствуют некоторые политические группы. В сентябре 1946 г. тот же вопрос Сталину задал Александр Верт. Глава Советского Союза ответил, что не верит в опасность новой войны. В том же интервью Сталин опроверг утверждения о том, что США и Великобритания готовят капиталистическое окружение СССР и повторил, что верит в возможность будущего мирного сосуществования с Западом. На вопрос, не считает ли он, что монопольное владение Америки атомной бомбой представляет собой угрозу миру, Сталин ответил: «Я не считаю атомную бомбу такой серьезной силой, какой склонны ее считать некоторые политические деятели. Атомные бомбы предназначены для устрашения слабонервных, но они не могут решать судьбы войны, так как для этого совершенно недостаточно атомных бомб». В октябре настал черед Хью Бейли из «United Press International» задавать вопросы. На вопрос, согласен ли он с недавним выступлением Бирнса, в котором говорилось о нарастании напряженности в советско-американских отношениях, Сталин ответил отрицательно. На вопрос, считает ли он, что переговоры о заключении мирных договоров будут успешными, Сталин ответил, что надеется на это. По вопросу о военной угрозе Сталин вновь заявил, что в нынешних опасениях нужно винить «Черчилля и его друзей», и добавил, что их попытки разжечь новую войну следует обличать и сдерживать. Все интервью Сталин давал в форме письменных ответов на предоставленные в письменной форме вопросы журналистов. Однако в декабре 1946 г. Сталин дал интервью Элиоту Рузвельту в устной форме. Естественно, Рузвельт хотел знать, считает ли Сталин, что после смерти его отца произошло ослабление дружбы и сотрудничества между США и Советским Союзом. Сталин ответил, что, в то время как отношения между советским и американским народом продолжают улучшаться, между правительствами двух стран возникли некоторые недоразумения. Тем не менее, Сталин не считал, что вероятно дальнейшее ухудшение отношений и не допускал возможности военного конфликта, для которого, по его мнению, не было достаточных оснований: «Я полагаю, что угроза новой войны нереальна», – сказал Сталин65.

В апреле 1947 г. Сталин дал еще одно интервью, на этот раз – политику от республиканской партии Гарольду Стассену. Сталин снова был настроен оптимистично. Он сказал Стассену, что, несмотря на различия в экономической системе, Советский Союз и Соединенные Штаты сотрудничали во время войны, и нет причин, по которым они не могли бы продолжать делать это в мирное время. Аргументируя свою уверенность в возможности мирного сосуществования социалистической и капиталистической систем, Сталин обратился к учению Ленина. Когда Стассен отметил, что до войны Сталин говорил о «капиталистическом окружении», глава Советского Союза ответил, что никогда не отрицал возможности сотрудничества с другими государствами, а лишь говорил о существовании реальной угрозы со стороны таких стран, как Германия. Каждый народ держится за свою социальную систему, сказал Сталин Стассену, и какая из них лучше, покажет история. А пока обе стороны должны перестать выкрикивать лозунги и оскорблять друг друга. Они с Рузвельтом никогда не называли друг друга «тоталитаристами» или «монополистами». «Я не пропагандист, – сказал Сталин, – а деловой человек»66. Одобренный обоими участниками текст интервью был опубликован в газете «Правда» 8 мая – через два года после окончания войны в Европе – и в этом контексте выглядел как целенаправленная попытка Сталина вернуться во времена «большого альянса». Однако к этому времени над отношениями СССР и Запада уже нависла большая туча, принявшая форму знаменитой речи, с которой президент Трумэн обратился к американскому Конгрессу в марте 1947 г.

Доктрина Трумэна и План Маршалла

Речь президента позже стала известна как «доктрина Трумэна». Ее целью было, очевидно, убедить Конгресс голосовать за оказание финансовой помощи Греции и Турции. Трумэн в своей речи не упоминал ни Советский Союз, ни коммунистов, однако не могло быть никаких сомнений, кого он имел в виду, говоря: «Народам многих стран мира недавно навязали тоталитарные режимы против их желания… Правительство Соединенных Штатов делало частые протесты против политики принуждения и запугивания… В настоящий момент почти каждая нация в мире должна выбрать между альтернативными образами жизни… Один образ жизни основан на воле большинства и отличается свободными демократическими учреждениями, свободными выборами, гарантиями свободы личности, свободы слова и религии и свободы от политического притеснения. Второй образ жизни основан на желании меньшинства, насильственно наложенного на большинство. Он отличается террором и притеснением, управляемой прессой и подавлением личных свобод. Я полагаю, что Соединенные Штаты должны поддерживать свободные народы, которые сопротивляются агрессии вооруженного меньшинства или внешнему давлению . Я полагаю, что мы должны помочь в освобождении народов, чтобы они сами могли решать свою собственную судьбу»67.