Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны

Оглавление

157

В 1952–1953 гг. были арестованы сотни советских врачей. В их числе были 37 докторов и их жен (17 из них евреи), которым были предъявлены обвинения в заговоре против представителей высшего руководства Советского Союза. К счастью, все они остались в живых и после смерти Сталина были реабилитированы. Казненные члены ЕАК тоже были реабилитированы посмертно, как и те, кто проходил по ленинградскому делу.

Джонатан Брент и Владимир Наумов, описывая «дело врачей – последний преступно сфабрикованный Сталиным процесс»73, рисуют картину грандиозного плана: он должен был привести к созданию нужных условий для последнего решающего противостояния, в котором были бы уничтожены все враги советского диктатора. Иными словами, Сталин планировал повторить «большой террор» 1930-х гг., только на этот раз он намеревался довести начатое дело до конца. Брент и Наумов восторженно отзываются о способностях Сталина как великого конспиратора: «Сталин – Годо, отсутствующий на пустом пейзаже. Мы ждем, мы гадаем, мы приписываем ему мотивы, получаем непонятные послания, но в конечном итоге он так и не раскрывает свою сущность, и к пониманию его как «личности» не может быть прямого пути»74. Авторы наделяют Сталина проницательностью и дальновидностью, которой он никогда не обладал. Если ленинградское дело, дело об ЕАК и дело врачей о чем-то и говорят, так это о том, до какой степени Сталин был склонен верить в преступные заговоры, направленные против его власти, и насколько пагубное влияние его политическая паранойя оказывала на его же собственный режим. Репрессии, возбуждая в людях страх, делали их более пассивными и послушными, но, с другой стороны, их результатом стали аресты и казни некоторых из наиболее талантливых и преданных слуг самой системы. Так, в декабре 1952 г. Сталин снял с должности А.Н. Поскребышева, который очень долго был его личным секретарем, за «передачу секретных документов», и приказал арестовать своего личного охранника. Одной из последних жертв Сталина стал Иван Майский, который был арестован 19 февраля 1953 г. по обвинению в шпионаже и оставался в заключении два года.

В целом уровень репрессий в СССР после войны оставался довольно высоким, если учесть этнические депортации, подавление восстаний в приграничных областях и обращение с бывшими военнопленными и пленниками трудовых лагерей. Кроме того, в Советском Союзе по-прежнему очень многие граждане попадали в тюрьмы по обвинению в уголовных преступлениях, хотя в 1945 г. в честь победы Сталин амнистировал миллион обыкновенных заключенных75. Политические заключенные под амнистию не попадали, однако после войны появилась тенденция к снижению количества арестов по обвинению в так называемых контрреволюционных преступлениях. В 1946 г. количество осужденных за политические преступления составляло 123 294 человека, в 1952 г. – «всего» 28 800. В 1946 г. по таким обвинениям было казнено 2896 человек, а в 1952 г. – 161276. Эти цифры не идут ни в какое сравнение с миллионами арестованных и тысячами казненных по обвинению в политических преступлениях в 1930-е гг.

Если не принимать во внимание ленинградское дело, дело ЕАК и «дело врачей», послевоенный советский строй представлял собой значительный отход от системы, основанной на чистках и терроре. Об этом говорит и то, что даже в начале 1950-х гг., в самый разгар истерии по поводу иностранного шпионажа и диверсий, было арестовано всего несколько сотен человек. Более того, одновременно с этими сравнительно ограниченными по масштабам репрессиями имело место ослабление некоторых других, более жестких, проявлений «ждановщины». «То ли монахиню, то ли блудницу» Ахматову реабилитировали и разрешили ей снова печататься. В литературе и театре произошел откат от излишней политизированности, акцент сместился в сторону изображения драматизма и сложностей человеческой жизни. Как отмечает Тимоти Данмор, первые признаки хваленой культурной оттепели появились не после смерти Сталина, а раньше, в начале 1950-х гг.77. Во многом это можно было сказать и о ГУЛАГе – обширной системе исправительно-трудовых лагерей, которой управляло министерство внутренних дел во главе с Берия. К последним годам правления Сталина там все более отчетливо стала проявляться тенденция к переходу от рабского труда заключенных к работе, мотивируемой с помощью экономических стимулов. После смерти Сталина ворота ГУЛАГа распахнулись, и вскоре вся система была упразднена, однако первые шаги к этому были сделаны еще при его жизни78.

XIX съезд партии

Весьма показательным с точки зрения перехода от позднего периода правления Сталина к послесталинской эпохе был XIX съезд Коммунистической партии, состоявшийся в октябре 1952 г. – первое собрание такого рода с 1939 г. и последнее за время правления Сталина79. По правилам партии съезд предполагалось проводить каждые три года. Во время войны делать это было невозможно; очередной съезд был запланирован на 1947 или 1948 г., при этом главным вопросом на повестке дня должна была стать новая программа партии и изменения в уставе. Съезд был отложен – возможно, из-за того, что Жданов, которому было поручено подготовить проект новой программы партии, заболел и вскоре умер. В период после смерти Жданова Сталина занимали более насущные проблемы – такие, как ленинградское дело и ухудшение международных отношений – и организация съезда партии не входила в список его первоочередных задач. Только в декабре 1951 г. Политбюро по распоряжению Сталина приняло решение провести съезд в следующем году. Обсуждение Устава партии осталось на повестке дня, однако от идеи пересмотра программы партии было решено отказаться. Вместо нее обсуждался пятилетний план на 1951–1955 гг. Следует отметить, что с главным докладом по политическим вопросам выступал не Сталин, а Маленков. Представлять пятилетний план было поручено М.З. Сабурову, сменившему Вознесенского во главе Госплана, а вопрос о пересмотре Устава партии был доверен Никите Хрущеву, который в 1949 г. стал секретарем Центрального Комитета. Открывать съезд был назначен Молотов, а выступать с заключительным словом – Ворошилов.