Эйзенштейн в воспоминаниях современников

• Предыдущая
• 98/169
• Следующая

Также не следует, вероятно, предполагать специальную подготовку или приписывать ему звание самоучки, далекого от академизма в искусстве. Его рисунки — свидетельство проницательнейшей наблюдательности, умнейшего анализа формы, при помощи которой он стремится к простоте, освобождению от всего лишнего, к синтезу лаконичности и красноречивой выразительности.

Рисунки Эйзенштейна очень своеобразны, оригинальны, ироничны. Но всегда они покоряюще правдивы и глубоко нас волнуют.

Кроме способности четко ощущать форму существуют в рисунках Эйзенштейна и другие качества, которые находят отражение в его творчестве. Я имею в виду в первую очередь его абсолютное мастерство в выражении движения, что так ярко проявилось в его работе как в театре, так и в кино.

Изменив различные методы и системы выразительности движения, Эйзенштейн применяет их в практике кинорежиссера, создав собственную концепцию взаимодействия движущегося актера с пространством.

Динамическая идея материализуется в кино иллюзией непосредственно движущегося изображения, которое как бы является проекцией самой реальности; в отличие от этого пластическое искусство добивается впечатления движения (например, механики движения человеческого тела), беря во внимание физические элементы не как таковые, а как пластические элементы, которые организуются игрой направляющих осей и деформацией пропорций — выразительность такая более красноречива, чем та, которая достигается посредством натуралистического реализма.

Все это геометрическое множество, подчиняясь созидательной воле художника, сплавляется в архитектурную гармонию.

Построение конструкции включает в себя помимо эмоционального напряжения еще и интеллектуальную дисциплину. Идея должна быть выражена графически устойчиво, твердо, плотно, и для этого пластическое произведение создает свою определенную собственную структуру. Эйзенштейн еще на студенческой скамье изучал основы архитектуры, знакомился с законами композиции. Этого не было у нашего Ороско. Но фрески мексиканского художника, как и лучшие рисунки советского режиссера, проникнуты импульсом монументальности.

В манере рисунков Эйзенштейна, в самом их создании не ощущается никакой напряженности. Нет ничего, даже черточки, которая свидетельствовала бы о борьбе между замыслом и его пластическим выражением; нет никакого признака, который позволил бы нам обнаружить конфликт между мысленной эстетической концепцией и рукой, которая должна воплотить сущность замысла.

В великолепных рисунках Эйзенштейна желание сделать проявляется так просто, так естественно, так беззаботно, как в непринужденных и неожиданных детских рисунках.

Удивляет и пленит в одно и то же время легкость, та трудная легкость потока линий, которые так свободно мчатся по поверхности страницы. Как по волшебству, из белой пучины бумаги возникают ощутимые контуры образов, которые постепенно обретают плоть и кровь, черты характера, способные вызывать у нас чувство сострадания и любви.

Следует помнить, что рисунки эти сделаны на одном дыхании, в порыве первого желания. Они возникают тотчас же после пробега ручки и, таким образом, исключаются предварительные наброски, планы, какие-либо эскизы.

В концепции рисунка все предусмотрено: пропорции, геометрические элементы композиции, ритм или ритмы соотносительно с задачами равновесия.

Поражает, что весь графический словарь, весь арсенал знаков — линии короткие и длинные, жесткие или согнутые в грациозную дугу — плывут рассеянно по руслу, подчиняясь в конце концов и занимая место, которое безошибочно предназначено для них в задуманном пластическом эффекте.

Исполнилась семнадцатая годовщина со дня смерти Эйзенштейна, великого советского кинорежиссера, предвозвестника новых методов и концепций искусства кино. Его творчество оставило глубокий след. И в эти дни я хотел почтить его память, обратившись к далекому времени, когда я поддерживал с ним столь дорогую для меня дружбу. В этой статье я попытался остановиться на малоизвестном аспекте его творчества, рассказать о нем как выдающемся художнике.

Прошло семнадцать лет, как он от нас ушел. Для мира искусства это была тяжелая утрата — он мог еще так много сделать. Но, как бывает у великих людей, их творчество и личность неразделимы. Мы снова встречаемся с Эйзенштейном как с живым, когда смотрим с экрана его фильмы, в которых заключены его идеи и чувства.

Есть надежда, что наступит день, когда можно будет увидеть также собранные в прекрасную книгу рисунки Эйзенштейна, распространенные в Европе и Америке. Тогда он займет положенное ему место среди художников графического искусства. Таким образом будет раскрыта еще одна из тайн удивительного Эйзенштейна…

Мэй Лань-Фан
Мое уважение безгранично

Еще в Шанхае я читал опубликованное в одной из китайских газет интервью корреспондента с Эйзенштейном относительно нашего предстоящего приезда. С. Эйзенштейн сказал: «Вот уже в течение четырехсот лет реализм китайской драмы еще более удивителен и чист, чем реализм старой японской оперы и драмы. Поэтому китайское искусство безусловно может оказывать определенное влияние и на наш советский русский театр. При этом нам, разумеется, незачем подражать стилю Мэй Лань-фана». «Хотя интерес советских деятелей искусства к предстоящим гастролям Мэй Лань-фана весьма значителен, думаете ли вы, что массовый зритель отнесется к китайскому театру с таким же вниманием?» — задал вопрос корреспондент. На что Эйзенштейн ответил: «Язык вовсе не преграда для того, чтобы наши зрители могли насладиться искусством Мэй Лань-фана. Ведь недавно Грузинский государственный театр имел огромный успех в Москве и Ленинграде…»

• Предыдущая
• 98/169
• Следующая