Объект власти

Оглавление

— А зачем ты назвал мне фамилию Истрина, когда я был в Чикаго? Нарочно?

— Да. Мне важно было показать американцам, что мы ничего не скрываем. Истрин — наш бывший сотрудник, и мы его искали. Я думаю, они прослушивали все твои звонки. Точнее, я в этом уверен.

— Понятно. И что мне делать?

— Отправляйся домой досыпать. А завтра утром приедешь ко мне, и мы будем думать, как вычислить нашего «крота». Мне уже предложили всех проверить на нашем детекторе. Я и сам так думаю, другого пути просто нет.

— Ты приказал Полухину ехать на допрос. Кого он будет допрашивать в пять часов утра?

— Езжай домой, — не ответил Машков и поднялся, чтобы выйти в коридор, но Дронго остановил его, перегородив дорогу.

— Вы все сумасшедшие! — крикнул он, схватив генерала за лацкан пиджака. — Неужели ты еще не понял, что она ни в чем не виновата? Промывайте мозги другим своим сотрудникам, а она вчера чуть не погибла. Она и так еле держится на ногах…

— Она сама дала согласие на такой допрос, — убрал его руку с пиджака генерал. — И перестань орать. Здесь хорошая слышимость. Полухин должен допросить Сукманова, которого привезли чуть раньше.

Машков вышел в коридор, уже не оглядываясь. Дронго последовал за ним. Генерал направлялся в тот самый зал, где они раньше все вместе работали. Там сейчас собрались все члены возглавляемой им межведомственной комиссии и офицеры ФСБ, занятые в этой операции. До зала они прошли вместе.

Машков остановился перед дверью, обернулся к Дронго. Когда-то они были молоды, а мир — прекрасен. Много лет назад они оказались вместе на мансарде парижского отеля «Крийон» и тогда не боялись ничего — ни смерти, ни предательства. Как давно это было! С тех пор прошло уже восемь лет. И вот они стоят и смотрят друг другу в глаза… Казалось, Машков постарел за эту ночь на десять или двадцать лет. Он уже точно знал, что «крот» находится среди членов его межведомственной комиссии.

— До свидания, — генерал протянул руку, — спасибо тебе, — сказал он на прощание.

Стиснув его ладонь, Дронго пожал плечами.

Машков открыл дверь в зал. Дронго повернулся и пошел по коридору, но он еще услышал, как генерал громко сказал:

— Давайте начнем работу…

Дронго шел по коридору, отпустив голову. Он успел сделать десять—двенадцать шагов. А подойдя к лестнице, ведущей вниз, дотронулся до перил и почувствовал, что прикоснулся к чему-то липкому. Из-за элементарной брезгливости Дронго отдернул руку и посмотрел на нее. На пальцах осталось красное, вязкое, возможно кровь. Он недовольно поморщился. И в этот момент чудовищной силы взрыв выбросил его в проем лестницы. Дронго ощутил сильный удар, хрустнули кости. За его спиной взорвался зал, где заседала комиссия. Но он уже ничего не слышал и не понимал.

РОССИЯ. МОСКВА. 21 МАРТА, ПОНЕДЕЛЬНИК

Прошло ровно десять дней.

Дронго смотрел в окно, через частую решетку. Первые несколько дней он вообще не понимал, куда попал и почему на окне решетка. Только потом к нему постепенно начало возвращаться сознание. Но лишь к концу недели он понял, что находится в своеобразной тюремной больнице, куда его поместили по приказу нового главы межведомственной комиссии генерала Богемского.

Во время взрыва, произошедшего в зале, погибли почти все члены комиссии. Разорванное тело Машкова опознали одним из первых. От некоторых остались лишь фрагменты тел, настолько сильным был взрыв. По телевидению сообщили о взрыве бытового газа в одном из специализированных научных учреждений без всяких подробностей о семнадцати погибших.

Вернувшийся из Берлина генерал Богемский стал руководителем межведомственной комиссии и первым же приказом оформил арест Дронго, которого отправили в тюремную больницу. В течение этих десяти дней следователи ФСБ с особым пристрастием допрашивали всех, кто находился в тот злополучный день в здании и сумел выжить. Разумеется, допрашивали и Дронго, после того как он, наконец, пришел в себя. Причем допрашивали не один раз. По настоянию Богемского следователи ФСБ допросили и его самого. Ни для кого не делалось исключения. Под подозрением оказалась и Эльвира Нащекина, которую мучили несколько дней, хотя она все еще не могла прийти в себя после этой трагедии. Вернувшаяся с Богемским Татьяна Чаговец ни разу не навестила ни Дронго, ни свою коллегу Нащекину. Чаговец искренне полагала, что кто-то из них проболтался в Америке об арестованном Истрине, а уж затем представители мафии или сами американцы устранили Истрина, попутно ликвидировав большую часть комиссии.

Именно поэтому Дронго содержался в тюремной больнице, где на окнах были установлены решетки. Он звонил в Италию, успокаивал Джил, понимая всю абсурдность и нелепость своего положения. Но следователи, похоже, не видели в этом ничего ненормального, продолжая его допрашивать. Они не понимали, что ничего нового он сообщить им не может. На десятый день ему разрешили встать с постели, а до этого все еще сказывались последствия сильной ударной волны от взрыва, буквально выбросившей его на лестницу и таким образом спасшей ему жизнь. Но он по-прежнему находился в тюремной больнице.

Дронго уже знал о смерти Виктора Машкова. Все эти дни он обдумывал случившееся, понимая, что среди оставшихся в живых может оказаться тот самый «крот». Но в живых остались только трое, не считая его самого. Богемский, Чаговец и Нащекина. Всех троих несколько раз проверяли на детекторах, даже с применением психотропных средств, на чем настоял сам генерал. Врать во время таких допросов невозможно. После них человек даже не помнит, о чем он говорил, введенный наркотик отбивает у него не только память, но и волю к сопротивлению.