Поездка в Трансильванию

Оглавление

– Нет, – улыбнулась она, – больше ничего не нужно. Спасибо, комиссар Брюлей. Мне важно было услышать именно эти слова от такого авторитетного человека, как вы.

– Спасибо. Я хочу рекомендовать вам моего друга. Эксперт по вопросам преступности господин Дронго.

– Эксперт, работающий на полицию? – уточнила она.

– Нет, – ответил Дронго, – я был экспертом специального комитета ООН. Хотя быть экспертом полиции тоже нелегкая задача.

– И очень неблагородная, – заметила Эужения. – Во всем мире полиция больше занимается радикальными активистами, деятелями профсоюзного движения и правозащитниками, чем настоящими преступниками.

– Я к таким не отношусь, – резко отреагировал Дронго, – я занимаюсь расследованием тяжких преступлений.

– Нас вчера познакомили, – напомнила Эужения, – просто я подумала, что вы тоже из числа таких полицейских.

– Бывают другие?

– Конечно. Например, комиссар Брюлей, – победно произнесла она, отходя от них.

Брынкуш следил за ними с таким напряжением, словно она могла неожиданно наброситься на одного из своих собеседников. Дронго видел, как волнуется молодой румынский дипломат.

– Вы поедете завтра с нами? – спросил Дронго напоследок.

– Обязательно, – с явным воодушевлением произнесла Эужения. – С нами будут все эти профессора, и я постараюсь убедить их в своей правоте.

– Думаете, получится?

– С итальянским профессором, конечно, ничего не получится, – кивнула она, – но остальные могут меня услышать. Когда в группе будут такие эксперты, как вы и Сиди Какуб, сразу двое американских профессоров и другие специалисты, я смогу объяснить вам свою позицию.

– Боюсь, что у каждого из них есть своя точка зрения и ее трудно будет изменить, даже с вашей помощью, – признался Дронго.

– Я все-таки надеюсь, – вздохнула Эужения и ушла.

Дронго печально посмотрел ей вслед. Он не будет говорить, что не всегда разделяет даже позицию комиссара Брюлея. Европейская толерантность, к которой призывали многие европейцы, на поверку часто оказывалась ущербной и вредной, прежде всего для самих европейцев. Подспудное осознание этого вреда постепенно росло в различных странах, когда все большее количество европейцев голосовало за ультраправые и националистические движения, призывающие более решительно разбираться с иммигрантами. Он прекрасно знал и уровень этнической преступности, и уровень незаконной иммиграции в странах Европы. Более того, видел, что противоречия накапливаются с каждым годом все сильнее и сильнее и, рано или поздно, могут взорвать и европейские страны.

Шесть миллионов арабов и афроамериканцев во Франции, не менее четырех миллионов пакистанцев и индусов в Великобритании, около пяти миллионов турок, курдов и арабов в Германии. Вся эта масса могла взорвать Европу, уже зараженную бациллами ненависти и ксенофобии. Во многих цивилизованных европейских странах появились настоящие гетто, куда не могли попасть даже представители полиции. И он знал об этом лучше других. Комиссар Брюлей тоже знал об этом, но он был воспитан в традициях европейского просвещения. Полвека, прошедшие после Второй мировой войны, расслабили европейцев, они не были готовы к новым испытаниям; сытая жизнь сделала их конформистами, готовыми отказаться не только от собственной национальной идентичности, но даже от своей религии, убрав всякое упоминание о ней даже из европейской Конституции. Время работало против европейцев, и это была печальная истина, к которой постепенно все привыкали.

Однако личный опыт Дронго был совсем другим. Он видел распад великой страны, пролитую кровь в Карабахе, Осетии, Абхазии, Приднестровье, гражданскую войну в Таджикистане, резню в Киргизии, потрясения в Узбекистане. Может, поэтому настроен несколько иначе.

– Ты считаешь, что у нее ничего не получится, – понял комиссар.

– Нет, – ответил Дронго, – она – романтик, а такие всегда проигрывают при столкновении с реальностью. Она никому и ничего не сможет доказать, шансов никаких.

– Я почувствовал твое настроение. Мне кажется, ты не совсем готов принять ее позицию, – тихо сказал Брюлей.

– Вы же знаете, как горели пригороды Парижа несколько лет назад. Если власти не будут принимать меры, все это может повториться в десятикратном размере.

– Знаю. Но полиция не должна заниматься тем, чем она занимается сейчас, – возразил Брюлей. – В мое время у нас были совсем иные функции.

– Время было другим, – заметил Дронго.

– Может быть, – согласился комиссар, – но я все равно буду на ее стороне. Мне больше нравятся романтики, чем прагматики…

Именно в этот момент раздался телефонный звонок. Комиссар быстро приложил к уху трубку и внимательно выслушал сообщение. Его лицо ничего не выражало, и это не понравилось Дронго. Брюлей взглянул на него и невозмутимо произнес:

– В таком случае постарайтесь узнать все подробности. Спасибо, Люка, я все понял. – И добавил, поворачиваясь к эксперту: – Ты уже догадался. Профессор Тальвар исчез два дня назад. Он отправился куда-то в горы с группой альпинистов и пропал. Надеюсь, что его сумеют найти. Скажи об этом профессору Гордону, может, теперь он наконец успокоится. Или, наоборот, будет нервничать еще больше.

Глава 6

Утренняя конференция прошла спокойно. Выступили несколько делегатов, которые скучно излагали теоретические основы суверенитета государств и европейского объединения. Вчера вечером, на приеме, Дронго сообщил профессору Гордону об исчезновении его французского коллеги. Американский гость прореагировал на это сообщение довольно спокойно. Он только спросил, будут ли искать месье Тальвара, и, получив утвердительный ответ, больше ничего не уточнял. Сегодня утром он даже не поинтересовался судьбой Тальвара, что было достаточно странно. Дронго зашел перед отъездом к комиссару Брюлею и передал ему свою новую просьбу – нужно было проверить еще один факт. Брюлей пообещал помочь.