С субботы на воскресенье

Оглавление

— Запугать, — добавил Антон.

— Нет. Федя не из робкого десятка. Что угодно, только не страх. Вот вы опять мне не верите, между тем держу любое пари.

— Я пока не беседовал с Федором, но улики против него есть. И серьезные, — Бирюков посмотрел Березовой в глаза. — Факты — упрямая вещь, как говорится.

Березова гордо вскинула голову.

— Как вы не понимаете, что чепуха все это! Случилось что-то ужасное… Нет, вы не понимаете.

— Света, вы любите Костырева, — вдруг сказал Антон.

— И не скрываю этого. — На лице Березовой мелькнуло недоумение, сменившееся тревогой. — Скажете, любовь слепа? Лишает человека объективности?

— Нет, просто уточняю. — Бирюков опустил взгляд и, чтобы не затягивать разговор, ради которого встретился со Светланой, попросил: — Расскажите подробней о характере Костырева. Что он за человек?

— Я же сказала, порядочный, честный.

— Что могло сблизить его с Моховым?

— Не знаю. Последний раз я видела Мохова с месяц назад здесь, в «Космосе». Федя, я и Люда сидели за этим столиком, за которым мы с вами сидим, а вот там, — Березова показала в противоположный конец зала, — студенты из медицинского пили шампанское. С ними почему-то был Мохов. Он несколько раз подходил к нам, вмешивался в разговор, уговаривал Люду перейти за их столик. Федя не вытерпел и на какую-то минутку с ним отлучился. После этого Мохов забыл о нашем столике… Сейчас припоминаю тот вечер и думаю, что никакой близости у Феди с Моховым тогда не было. Они знали друг друга как бывшие соклассники, и только. Вообще какой-то грустный был вечер. Федя хандрил, иногда на него находит. Вдобавок во время танца у меня порвались бусы и горохом брызнули под ноги танцующих. Медики с хохотом объявили конкурс, кто больше соберет бусинок. Это было смешно и почему-то неловко. — Рассказывая, Березова задумчиво смотрела вдоль зала, переводя взгляд со столика на столик. — Потом Федя провожал нас с Людой домой. Неподалеку от кафе, у остановки троллейбуса в сторону железнодорожного вокзала, его окликнул Мохов и спросил, когда он едет домой. «С последней электричкой», — ответил Федя. «Вместе, значит, покатим», — ответил Мохов.

— С кем он был?

Светлана перестала рассматривать зал, повернулась к Антону.

— Я особо не приглядывалась. По-моему, Мохов разговаривал с одним из парней, с которыми сидел в кафе. Рядом с ними стояла такая эффектная молодая блондинка. Она точно была в компании медиков, это я приметила. Затем к ним подошел… сумасшедший, которого при встрече я каждый раз пугаюсь до ужаса. Есть у нас в городе один помешанный. Пожилой высокий мужчина, одет всегда в черный костюм и, самое любопытное, на поводке возит за собой игрушечную розовую собачку, вроде детской лошадки на колесиках. Как-то я рассказала о нем маме. Она говорит, видимо, у этого человека была любимая собака, которая умерла. Помню, всю ночь не могла заснуть…

В кафе заиграла музыка. Несколько пар почти одновременно поднялись танцевать. За соседним столиком длинноволосый парень в пестрой ковбойской рубахе, разговаривая с девушкой, вертел в руках распечатанную голубую пачку сигарет. Видимо, ему очень хотелось закурить, но в кафе курение не разрешалось. Девушка поднялась и позвала парня к танцующим парам. Бирюков посмотрел им вслед и вдруг вспомнил найденную в магазине пачку из-под «Нашей марки».

— Света, знакомый ваш москвич курит? — неожиданно спросил он Березову.

Она недоуменно подняла брови:

— Курит.

— Папиросы или сигареты?

— Я не курильщица, такие тонкости не подмечаю. Не пойму, к чему этот вопрос?

— Мещанское любопытство, — отшутился Антон и, посмотрев на почти не тронутую бутылку минеральной воды, предложил: — Поужинаем?

— Что вы! — Березова испуганно покрутила головой: — Мама и так наверняка корвалол глотает.

7. Гражданин с розовой собачкой

День кончался. Поблескивая стеклами, безостановочно хлопали двери магазинов, поглощая и выталкивая покупателей с авоськами. Люди толпились на транспортных остановках, выстраивались в очереди у газетных киосков за «Вечеркой». Расставшись со Светланой Березовой, Бирюков, не теряя времени, направился к Степану Степановичу Стукову.

В сумрачном по-вечернему коридоре уголовного розыска никого не было. Пахло свежей масляной краской и известью. Пройдя почти в самый конец коридора, Антон открыл знакомую дверь кабинета с табличкой «Начальник отдела розыска С. С. Стуков». Степан Степанович оторвался от чтения «Вечерки» и, складывая газету, через старомодные роговые очки, вроде как исподлобья, посмотрел на него.

— Антоша! — обрадовался он, молодо поднялся из-за стола и развел руки, словно намеревался обнять. — Заявился наконец-то.

— Невольно к этим грустным берегам меня влечет неведомая сила, — шутливо продекламировал Бирюков, поставил на один из стульев свой видавший виды портфельчик и протянул Стукову руку: — Здравствуйте, Степан Степанович.

— Здравствуй, Антон Игнатьевич, здравствуй. Полдня тебя жду. Звонил Гладышеву, тот сказал, что ты давно выехал. Ну, садись, рассказывай о своих злоключениях.

За два года Стуков почти не изменился. Сняв очки, он все так же, как и прежде, щурился и улыбался, разглядывая Бирюкова. Только, пожалуй, взъерошенный чубчик стал совсем белым от седины.

— Что рассказывать… — присаживаясь к столу Степана Степановича, проговорил с улыбкой Антон. — Почти нечего рассказывать.

— В нашей работе всегда так, Антоша. Это ведь только у продавца-торопыги быстро получается: «Сорок да сорок — рубль сорок. Спички брали? Нет. Пять двадцать!» Нам такая бухгалтерия не годится. Бывает, действительно поначалу сказать нечего, а когда обмозгуется все, смотришь, и разговор получается, а?