В мышеловке

Оглавление

«Напыщенный лгун», - подумал я.

- Мой друг Джик, - начал я, - сам художник, невысоко оценил работу молодого человека. Он назвал его преступником, но с таким же успехом мог назвать негодяем или подонком.

- Это все?.. - разочарованно протянул мистер Петрович.

- Понимаете, молодой человек рисовал красками, которые фактически не смешиваются. Страсть Джика - совершенство. Он просто не мог вынести такого бесполезного использования красок.

- Что вы имеете в виду, когда говорите, что краски фактически не смешиваются?

- Краски - химические вещества, - извиняющимся тоном принялся я объяснять, - большинство из них не воздействует друг на друга, но все же надо соблюдать осторожность.

- Что будет, если не соблюдать осторожность? - недовольно спросила Рути Минтчлесс.

- М-м-м, они не взорвутся, - улыбнулся я. - Только если смешать снежно-белую, в которой свинец, с желто-кадмиевой, которая содержит серу, как сделал молодой человек, то вначале получится приятный бледный цвет, но потом два минерала вступят друг с другом в реакцию, со временем потемнеют, и цветовая гамма картины изменится.

- И ваш друг назвал это преступлением? - недоверчиво спросил Уайтт. - Вряд ли в картине от такой реакции произойдут важные изменения.

- М-м-м… - Я не знал, стоит ли продолжать разговор. - Ван Гог, рисуя подсолнухи, использовал легкую, яркую, свежую желтую краску, сделанную из хрома. Тогда желтую кадмиевую еще не изобрели. Но, как выяснилось, желтая хромовая краска со временем разлагается и превращается в зеленовато-черную. Подсолнухи уже сейчас приобрели странный цвет, а что с ними будет через сто-двести лет… И похоже, что никто не знает, как остановить этот процесс.

- Но молодой человек не рисовал для будущих столетий, - раздраженно вставила свое слово Рути. - И поскольку он не второй Ван Гог, абсолютно неважно, как он смешивает краски.

Вряд ли им интересно, что Джик надеется на признание в XXI веке. Устойчивость цвета - его навязчивая идея, и в свое время он затащил меня на лекции по химическим свойствам красок.

- Все это очень интересно. - Уайтт удовлетворенно улыбнулся. - Теперь я точно знаю, что деньги лучше поместить в ценные бумаги.

Глава 7

Джик, выйдя из туалета, уехал из Центра искусств, и я нашел его и Сару в номере отеля. Дверь в коридор была распахнута, и на пороге стояла хорошенькая медсестра, служащая «Хилтона».

- Постарайтесь не тереть глаза, мистер Кассэветес, - говорила она, держась за ручку двери. - Если вам что-нибудь понадобится, позвоните портье, и я приду. - Она подарила мне профессиональную полуулыбку и быстро зашагала по коридору, а я вошел в номер.

- Как глаза? - бросил я пробный камень.

- Ужасно красные.

Глаза были воспаленные, но сухие, и выглядели гораздо лучше.

- Дело зашло слишком далеко, - поджав губы, произнесла Сара. - Конечно, в этот раз через день-два Джик поправится, но мы не намерены больше рисковать.

Джик молчал и не смотрел в мою сторону. Нельзя сказать, что ее слова поразили меня неожиданностью.

- Очень хорошо… Желаю приятного уикенда и спасибо за все.

- Тодд… - начал Джик, но Сара быстро перебила его:

- Нет, Джик. Это не наше дело. Тодд может думать что угодно, но неприятности его кузена к нам не имеют никакого отношения. Мы не должны влезать в эту историю. С самого начала я была против этого идиотского шатания по галереям. И теперь все.

- Тодд все равно будет продолжать, - заметил Джик.

- Тогда он дурак! - сердито, печально и горько воскликнула Сара.

- Согласен, - кивнул я. - В наши дни любой, кто хочет воспользоваться своим правом поступать не по правилам, дурак. Лучше не совать нос не в свое дело, не вмешиваться, не впутываться в историю. Конечно, мне бы надо спокойно сидеть у себя в мансарде в Хитроу и рисовать, а Дональд пусть себе гибнет. Согласен, это самое благоразумное. Беда в том, что я просто не могу так поступить, потому что видел, какой кошмар свалился на него. Разве я могу повернуться спиной и притвориться, что ничего не вижу? Тем более когда есть шанс спасти его. Вероятно, мне ничего не удастся, но я постараюсь использовать этот шанс.

Я замолчал. Полная тишина.

- Ну вот, - я выдавил улыбку, - вы выслушали исповедь первоклассного дурака. Повеселитесь на скачках. Может, я тоже пойду, но вас не побеспокою. - Попрощавшись, я вышел и поднялся на лифте к себе в номер.

Как жаль, подумал я, что Сара собирается держать Джика в теплом халате и домашних шлепанцах и не позволит ему вырваться на волю. И он больше не будет рисовать свои великолепные гнетущие картины, потому что они рождаются из мучений, которые ему теперь не дозволены. Покой для него как художника - своего рода отречение, своего рода смерть.

Взглянув на часы, я решил, что галерея изящных искусств «Ярра-Ривер» может быть еще открыта. Стоит попытаться.

Я шел по площади Уэллингтона к улице Свенстон и размышлял о том, встречу ли в галерее молодого человека, швырнувшего банку со скипидаром, и, если встречу, узнает ли он меня. Я видел его мельком, потому что стоял у него за спиной, но все равно мог бы поклясться, что у него светло-русые волосы, прыщи на подбородке, круглая линия челюсти и пухлые губы. Ему нет двадцати. Наверно, лет семнадцать. Синие джинсы, белая майка и теннисные туфли. Рост примерно пять футов восемь дюймов, вес около ста тридцати фунтов. Быстрый на ногу. Склонный к панике. И не художник.

Галерея была открыта и ярко освещена. В витрине выставлен позолоченный мольберт и на нем, в центре, лошадь. Не Маннингс. Картина-портрет австралийской лошади и жокея, каждая деталь четко прорисована, выделена и, на мой вкус, слишком пестро раскрашена. Рядом золотыми буквами по черному фону сообщалось, что в галерее выставлены выдающиеся произведения, посвященные конному спорту. А чуть ниже тоже золотыми, но меньшего размера буквами написано: «Добро пожаловать на Мельбурнский Кубок».