Полукровка. Эхо проклятия

• Предыдущая
• 80/87
• Следующая

— Это греческая бузуки и армянская гитара, тар, — снова пояснил Савва.

Звуки музыки становились все зажигательней, и, прикрыв глаза, Самсут, как в мимолетном сне, погрузилась в долгие весенние сумерки. Затем вдруг перед ее мысленным взором понеслись затканные цветами склоны, виноградники, абрикосовые сады, дубы и платаны в ущельях, наполненных темным говором вод. И посреди всего этого великолепия стали вспыхивать нежданной радостью цветущие мирт и азалия. Какая-то воистину вселенская радость начала переполнять все ее существо, открывая иные вечные картины — стоящих у глинобитных домов людей, звон монисто, девичий смех — далекая жизнь, хранимая ангелами и навевающая блаженство. Ей стало так хорошо, что захотелось еще полней ощутить эту радость жизни, потянуться к кому-то со словами любви, слиться взглядом, коснуться рукой…

Открыв глаза, Самсут увидела на окружающих лицах примерно те же чувства. Многие из гостей уже начинали выходить на середину великолепной поляны и вступали в некое общение, называемое танцем. Это было настоящим выплеском души. Причем танцевали не только взрослые армяне, танцевали все, даже самые маленькие карапузы и даже светловолосый мрачный Эрки.

«Разве можно себе представить такое у нас? — вдруг с горечью и какой-то странной обидой подумала Самсут. — Ну да, собираются на вечеринку образованные взрослые люди и — пляшут русского вприсядку? Абсурд! А ведь жаль…» Она чувствовала, как и ее саму властно влечет эта волна музыки и живого общения, и ей, русской учительнице, уже не девочке, тоже захотелось подняться и тоже встать в круг, но тут медленно поднялся с кресла сам хозяин и, встав в середину, важно поднял руки над головой. Голова его опустилась, будто в тяжкой задумчивости, непотушенная сигара тлела в уголке твердого рта. Но еще через мгновение он стремительно, словно семнадцатилетний, повернулся и закружился в бешеном ритме танца. Затем снова замедлил движение, присел, выпрямился и вновь закружился. Раздались крики одобрения и восторга, а несколько мужчин постарше подошли поближе и, опустившись на одно колено, видимо, стали обсуждать его па. Но вот Самвел все так же медленно и важно подошел к Самсут и посмотрел прямо на нее своими жгучими матовыми глазами. И она, как кролик за удавом, потянулась за ним, вышла в круг и, повинуясь неведомой древней силе, дремавшей в глубинах ее тела, начала плавно двигаться, своеобразно вторя движениям партнера.

Сколько она танцевала, Самсут не помнит, поскольку пришла в себя лишь от восхищенных возгласов.

— А еще кто-то утверждал, что она русская! — по-английски крикнула какая-то девочка-подросток, и танец, став окончательно всеобщим, возобновился с новой силой.

Однако Самсут, внезапно как-то опустошенная, вышла из круга и присела на плетеный стул у раскидистого платана. Старик совсем незаметно оказался рядом и заговорил с ней на прекрасном, утонченном английском: на таком, должно быть, говорили учившиеся в Кембридже до Второй мировой:

— Ты понравилась мне с первого взгляда, джан. Еще там, когда повалилась с детьми на землю. Глупый да малый всегда скажут правду. А правда в том, что ты настоящая. Настоящая с ног до головы. Только, как все мы, с одним недостатком… — Старик говорил тихо и важно, и от его слов и голоса Самсут словно снова впадала в сладкий сон. — Ах, этот роковой недостаток: робость. Мы сами себя не знаем и словно боимся узнать. А ведь мы, джан, один из древнейших культурных народов на земле. У нас великая религия, а когда-то было и великое царство. О, великий город Ани с тысячью церквей! Монархи, в чьих жилах кипела армянская кровь, царствовали в Византии. И когда Европа еще спала в пеленах варварства, у нас уже была великая литература… Не надо стесняться себя, Самсут-джан, — надо быть собой, только собой. Ничего не бойся, ступай, тебя отведут в дом, где тебя ждет покой. А завтра… Завтра мы поговорим с тобой обо всем.

Глава шестнадцатая
Рекламное лицо

В отведенной специально для нее просторной комнате было темно. Не включая света, Самсут на ощупь подошла к огромному окну. Очень скоро ее глаза привыкли к темноте, и тогда она обнаружила, что черный бархат властвует только вокруг виллы, а сзади, на юге, мерцает зарево большого города. Она повернулась туда — и снова застыла почти в священном восторге: высоко над городом золотом вспыхивали на холме мраморные колонны легендарного Акрополя, освещенные лучами прожекторов. Они выглядели словно некий фантастический ковчег, плывущий неизвестно куда, а рядом висел огромный и желтый шар луны. Неужели этот же шар, быть может, видит сейчас и Ваня?..

Тоска по сыну на мгновение сжала сердце Самсут, но в этой тоске не было ни горечи, ни чувства вины — уж если ей выпали в жизни такие приключения, то у него их будет гораздо больше, иначе какой же смысл в торжестве всей этой цивилизации?..

Только сейчас, впервые за все время пребывания в Греции посмотрев на часы, Самсут с удивлением обнаружила, что еще только около десяти вечера. «Наверное, все-таки надо было спуститься, поблагодарить хозяев и обсудить наконец то, что привело ее сюда, в такую даль от России», — запоздало спохватилась она. Самсут скоренько умылась, оделась поскромнее и спустилась вниз, совершенно не представляя, куда пойдет и как будет называть своих гостеприимных хозяев.

Словно первобытный человек, она направилась прямо на свет и действительно вскоре оказалась в комнате, представлявшей собой не то современную гостиную, не то какую-то таверну, с очагом, с тележными колесами, развешанными по стенам, с букетами засушенных цветов в вазах и плетенными вручную половиками на полу. На широком и низком диване, застланном полосатой тканью, полулежала все в том же черном платье Сато, на полу прямо у ее ног примостилась нахохленной птицей Нуник-ханум, а посередине восседал на табурете прямой как струна сам хозяин, который курил неизменную сигару.

• Предыдущая
• 80/87
• Следующая