Прыжок в послезавтра

Оглавление

Селянин и теперь не знал, верить или не верить в реальность того, в чем его убеждали. Необыкновенность приборчика, полупрозрачные фигуры, повисшие в воздухе, убеждали: верь! Однако Ольга, тут рядом живая Ольга… Вчера, в смятении убегая из лесу, он звал ее, потому что она, она одна могла помочь ему выкарабкаться из безумия в мир реальных вещей. Сейчас его уверяли, что безумные видения как раз и есть реальность. Зачем они с ним так? Или он все-таки безумен?

Все молчали, ожидая его слов, и он выдавил из себя, обращаясь к прозрачным фигурам:

— Да, мне все ясно…

Фигуры медленно истаяли.

— Я рада, что ты убедился, — сказала Ольга.

Он не ответил.

— Почему ты молчишь?

— А что мне говорить?.. Я хочу остаться один. Я должен остаться один!

— Ты не поверил?..

— А чему я должен поверить? Что будущее, что мир не тот? Что не только я, но и ты… Что мы с тобой оба… восстановленные к жизни мертвецы?

Девушка отрицательно покачала головой.

— Нет, я не жила в двадцатом веке. В то время жила, должно быть, моя далекая прабабушка, которую звали Ольгой. Через много поколений генетический код повторился почти в точности. А то, что это совпало с твоим восстановлением — почти невероятная случайность, но она — факт, как видишь…

— Не хочу жалости! Если безумие, то к чему скрывать?!..

— Ты здоров, пойми. Здоров, как и я.

Валентин напряженно всматривался в лицо девушки.

— Но если все это правда… Кто же ты? Вы?

— Зачем так: «вы»?..

Селянин не ответил, вслушиваясь, придирчиво вслушиваясь в голос.

— Я твой товарищ и сестра по голубой планете. Меня зовут Эля. Мой отец наладчик роботов, а мать воспитатель в школе. Я сотрудник института сверхчистых металлов. Теперь-то ты веришь мне, капитан?

Она произнесла это слово «капитан» совсем как прежняя Ольга, его невеста.

Валентин глухо вымолвил:

— Не говори так: капитан. Слышишь?

Он всматривался в ее лицо, в каждую черточку отдельно. Все было Ольгино. До мельчайших подробностей Ольгино.

— Нет, не верю! Ты — Ольга!.. И как они там, мои друзья на стройке?..

Но, едва сказав это, Валентин окончательно осознал, что нет их на свете, его друзей. И Ольги нет. Как же он будет жить один в новом незнакомом мире среди неизвестных людей? Он чужой им и они ему чужие. Даже девушка, бесконечно похожая на его невесту, — чужая. Совсем чужая! Не Ольга, нет… Эля.

— Уйди, — снова потребовал он. — Мне лучше одному… Мне придется привыкать одному…

Эля собиралась возразить, но он почти с ненавистью взглянул на нее, и она, сжавшись словно от озноба, поднялась.

— Почему ты гонишь меня, капитан? — остановившись в дверях, спросила девушка. — Я друг тебе, и все люди нашей планеты — твои друзья. Они любят тебя, капитан.

— Не надо… О любви — не надо. И приходить ко мне не надо.

— Пусть, так… Пусть по-твоему…

Он не расслышал ее слов. И дверь затворилась беззвучно.

Голоса планеты

Он все утратил. Он всех потерял. Того мира, в котором он жил когда-то, больше не существовало. А новый мир пугал неизведанностью.

Вначале он и не думал о новом мире, потрясенный тем, что судьба сыграла с ним еще одну, самую невероятную и жестокую шутку. Друзья умерли. Он сознавал, что они уходили из жизни не одновременно: кого-то подкосила болезнь, кто-то узнал старость. Однако сердце было не в ладах с рассудком. Для Селянина друзья умерли неожиданно, все сразу. Ольга — вместе с ними. Он — один.

Селянин с гневом подумал о девчонке, взявшей на себя роль Ольги. И лишь теперь — мысли о новом мире. Какой он? Чем лучше прежнего?

На мгновение Валентина охватило то самое любопытство, которое побуждало мореплавателей и землепроходцев с риском для жизни искать новые страны, а ученых толкало на подвижничество в науке. Но тут же он понял, что его любознательность обесценена, если не бессмысленна. Путешественник совершает открытие прежде всего не для себя, а для своей Родины, и это наполняет его жизнь высоким смыслом. Ученый ставит опыты, чтобы познать истину, необходимую всем. А кому и какая польза от того, что сможет увидеть и понять он, Валентин Селянин, оживший предок, ископаемое вроде птеродактиля? К нему и относиться будут словно к диковинке из древности: со снисходительным интересом, в душе смеясь над его наивностью и невежеством.

В том, прошлом, мире Валентин сознавал себя хозяином и работником, которому до всего есть дело и который ответственен за все. Новый мир не нуждается в нем.

После объяснения с самозваной Ольгой Валентин избегал встречаться даже с врачами. Его и не беспокоили. Однако все его желания исполнялись прежде, чем он осознавал их. Например, однажды утром, когда его потянуло на воздух, в лес, он неожиданно увидел возле шкафа с одеждой пару отличных лыж с легкими, гибкими палками. И он понял, что ему нужны сейчас именно лыжи. Вечером следующего дня ему стала тягостной тишина. И тотчас он увидел на столе в гостиной плоский четырехугольник из стекла или похожего на стекло материала. На широкой подставке были клавиши, совсем как у игрушечного пианино. Первый и последний были черные. Остальные казались матовыми. Когда Валентин нажал крайний справа клавиш, экран осветился, стал голубым. Впечатление было такое, словно распахнулось окошко, за которым бесконечность неба. А потом возникло лицо мужчины, и Валентин понял: диск — это подобие телевизора, только цветного и стереоскопического. Что ж, именно такой рассказчик, не способный видеть и слышать его (а значит, и потешаться над ним), был сейчас нужен Валентину. А мужчина, дружески улыбнувшись, проговорил: