Гражданин галактики. Между планетами

Оглавление

— Давно я дожидаюсь тебя, — услышал он. — Я уже давно слушаю, как ты там возишься.

— Матушка Шаум! Не стреляйте!

Наклонившись, она присмотрелась к нему.

— Ребенок Баслима! — Она покачала головой. — Ну, парень, ты и попал в заваруху… жарче, чем загоревшийся матрац. Чего ради ты сюда забрался?

— Я не знаю, куда мне деться.

Она нахмурилась.

— Наверное, это комплимент… хотя я предпочла бы чуму в кастрюле, имей я право выбора. — В ночной рубашке она выбралась из постели, шлепая по полу большими босыми ногами, подошла к окну и присмотрелась к улице внизу. — Ищейки там, ищейки тут, ищейки проверяют каждую дыру на улице по три раза за ночь и разогнали всех моих клиентов… парень, ты наделал шума больше, чем я видела со времен восстания на фабрике. Почему бы тебе не повеситься?

— Не можете ли вы укрыть меня, Матушка?

— Кто сказал, что не могу? Я никого еще не выталкивала за дверь. Но не могу сказать, что мне это нравится. — Она сердито посмотрела на него. — Когда ты ел в последний раз?

— Не помню.

— Я тебе приготовлю чего-нибудь. Не думаю, чтобы ты мог уплатить, — она проницательно посмотрела на него.

— Я не голоден, Матушка Шаум. Скажите, «Сису» еще в порту?

— Чего? Не знаю. Впрочем, она еще на месте — пара ребят с «Сису» были у меня вечером. А в чем дело?

— Я должен передать письмо ее шкиперу. Мне надо увидеть его. Я просто ОБЯЗАН!

Она издала стон, изображая предельное возмущение.

— Сначала он будит приличную трудящуюся женщину, забывшуюся в первом утреннем сне, валится ей на голову, угрожая ее жизни и тем, что у нее отберут лицензию. Он грязен, ободран, исцарапан и, конечно, будет пользоваться моим чистым полотенцем и туалетным мылом, поскольку иного выхода нет. Он голоден, но не может заплатить за угощение… а теперь еще я вынуждена выслушивать от него оскорбительные указания, что я обязана бегать по его поручениям!

— Я не голоден… и не важно, мылся я или нет. Я ДОЛЖЕН увидеть Капитана Краусу.

— Прекрати приказывать мне в моей же собственной спальне. Ты слишком много себе позволяешь и тебя мало били, если я правильно понимаю того старого бездельника, с которым ты жил. Тебе придется подождать, пока днем не заглянет кто-нибудь из ребят с «Сису» и я не смогу передать с ним записку Капитану. — Она повернулась к дверям. — Вода в кувшине, полотенце на вешалке. Приведи себя в порядок. — Она вышла.

Туалет взбодрил его и, обнаружив примочку на ее туалетном столике, Торби смазал свои царапины. Вернувшись, Матушка Шаум шлепнула перед ним два ломтя хлеба с хорошим куском мяса между ними и, добавив кружку молока, молча вышла. С тех пор, как папа погиб, Торби казалось, что ему кусок в горло не полезет, но встретив, наконец, Матушку Шаум, он почувствовал, что тревоги начинают оставлять его.

Она вернулась:

— Глотай последний кусок и прячься. Говорят, что они обыскивают каждый дом.

— Да? Тогда я пойду.

— Заткнись и делай, что тебе говорят. Тебе надо спрятаться.

— Где?

— Вот здесь, — сказала она, тыкая пальцем.

— Здесь? — В углу под окном стоял встроенный шкафчик; главный недостаток заключался в его размерах: по ширине он соответствовал человеку, но длина его составляла едва одну треть человеческого тела.

— Не думаю, что умещусь здесь.

— Именно это ищейки и подумают. Скорее. — Подняв крышку, она вытащила какие-то вещи и, подтянув кверху заднюю стенку ящика, открыла дыру в стене, примыкающей к соседней комнате. — Суй туда ноги и не воображай, что ты единственный, кому приходилось здесь скрываться.

Торби нырнул в ящик, сунул ноги в дыру и лег на спину; опустившаяся крышка была всего в нескольких дюймах над его головой. Набросив коврик, Матушка Шаум спросила его:

— Все в порядке?

— Да, конечно. Матушка Шаум! Он в самом деле мертв?

В ее голосе появились почти мягкие нотки.

— Мертв, мальчик. Это очень грустно.

— Вы уверены?

— Знай я его так же, как и ты, я бы мучилась теми же вопросами. Поэтому я прогулялась к пилонам посмотреть. Это он. Но могу сказать тебе, мальчик, что на лице у него улыбка, он перехитрил их… и так оно и есть. Им не нравится, когда человек уходит от них, не дождавшись допросов. — Она снова вздохнула. — Теперь, если хочешь, можешь поплакать, но тихонько. Если услышишь кого-нибудь, даже не дыши.

Крышка окончательно захлопнулась. Торби прикинул, сможет ли он дышать, но решил, что здесь должны быть отверстия для воздуха; дышать было трудно, но возможно. Он поерзал, устраиваясь под тряпьем. И поплакав, заснул.

Разбудили его голоса и шаги, которые раздались как раз вовремя, потому что он собирался принять сидячее положение. Крышка над его лицом приподнялась и снова захлопнулась, оглушив его, мужской голос крикнул:

— Сержант, в этой комнате никого нет!

— Посмотрим, — Торби узнал голос Подди. — Ты забыл о чердаке. Тащи лестницу.

— Там ничего нет, — сказала Матушка Шаум, — кроме пустоты, сержант.

— Я сказал — посмотрим.

Через несколько минут он добавил:

— Дай-ка мне фонарик. Хммм… вы правы, Матушка… но он здесь был.

— Что?

— Выломана дальняя решетка… и следы в пыли. Я думаю, что здесь он спустился, прошел через вашу спальню и исчез.

— О, святые и демоны! Меня могли прикончить в моей же постели! И это вы называете защитой полиции?

— С вами ничего не случилось. Но лучше вы прибейте эту решетку или вас будут посещать змеи и их родня, что живет по соседству. — Он помолчал. — Я так и думал, что он сначала попытается остаться в этом районе, а потом, когда почувствует, что пахнет жареным, вернется в развалины. И если так, вне всякого сомнения, мы его оттуда выкурим еще до конца дня.