Колдун. Из России с любовью

Оглавление

Я не стал отвечать на вопрос, кто же я, а крикнул:

– Ты медсестра или нет? Быстро проверяй, все ли живы.

Она очнулась и бросилась к пострадавшим. Я же занялся мародерством. Аккуратно, чтобы Зина не видела. Она смотрит одного, я шарю другого. Забирал только деньги и оружие – ножи и кастеты. У всех были солидные кожаные портмоне, я их протирал от пальцев и вкладывал обратно в карманы.

– Все живы, просто без сознания, – облегченно сказала Зина, – даже крови нет. Так кто ты все-таки? – спросила уже спокойней.

– Не помню! Тело вот вспомнило, как те тренировки во дворе, а голова – нет. Не хочется думать, что был убийцей. Нет, это решительно невозможно!

– Слушай… – задумчиво протянула она, садясь на траву. Похоже, Зина очень хотела мне верить. – Я слышала, что бывают такие амнезии, когда человек хочет что-то забыть и забывает, а стресс ему только помогает в этом. Тебя отравили, и ты подсознательно воспользовался этой причиной. Значит, ты давно хотел забыть что-то неприятное, тягостное для тебя. Может, захотел завязать, и отравление тебе в этом помогло. Точно! – Для уверенности девушка хлопнула ладонями по земле. – Совершенно точно, я чувствую! – воскликнула, подтягиваясь на руках. Лицо ее засияло. Но глянуть на меня все равно опасалась.

Мы все обманываться рады! Она совершенно упустила, что я мог хотеть забыть убийство родного отца, или изнасилование собственной матери, или… да мало ли мерзкого творят маньяки!

– Не знаю, Зина, – тоскливо произнес я, с сожалением пожимая плечами.

Сама, Зиночка, сама убеждайся…

– Да ты сам подумай: они все живы и даже не покалечены. Кроме этого, – показала на распухшую кисть главаря. – Перелом обеих костей предплечья, но так ему и надо. А ты мог бы их всех убить, я видела. Голыми руками мог, но сдерживался.

– И что это значит? – спросил я, не скрывая надежды, всем своим видом показывая заинтересованность, причем именно в положительном ответе.

– А то, что я снова права! Ты не хочешь убивать! – заключила абсолютно убежденно, гордая победой. Будто Берлин только что взяла.

Радостно вскочила, подпрыгнув, как пятилетняя девочка, и наконец-то повернулась ко мне. От торжественного выражения лица, лучащегося счастьем, мне стало неудобно. И немного стыдно. Даже не немного: совесть куснула-таки. Я попытался ее остудить:

– Ты же говорила, что в психологии ни бельмеса?

– Можно подумать, ты про такое не слышал! Все сходится: у тебя сохранились знания и навыки, ты лишь не помнишь исключительно свою жизнь. Я права?

– В общих чертах – да. Ладно, хватит психоанализа, пора убираться отсюда. Я прав? – передразнил Зину.

– Точно! Пойдем быстрее, рассчитаемся в кафе и уедем.

– Они милицию случайно не вызвали? – спросил я уже на ходу.

– Туда позвонят в самую последнюю очередь.

– Почему?

– Расскажу в машине.

Кафе принадлежало отцу Толяна, «авторитету» Седому, в миру Седулину Виктору Леонидовичу, председателю законодательного собрания района. Он полностью седой, не такой, как я, так что прозвище не только благодаря фамилии. Кафе и ночной клуб – не основной его бизнес.

Вторая группировка, «сельские», или попросту «деревня», возглавлялась натуральным вором в законе Семой Паровозиком. Хотя больше современным, чем истинным, у которых ни кола ни двора за душой не должно иметься; «наш» Паровоз давно семьей и хозяйством обзавелся. Славик, ее бывший, являлся бригадиром одной из бригад «сельских». Собственно, поэтому Зина и знала криминальную подноготную. Отношения между «седовскими» и «сельскими» были мирно-натянуто-конкурентными. На мой резонный вопрос, откуда в таком задрипанном, не в обиду будет сказано, городке столько организованной преступности, последовал резонный ответ: «Так на золоте живут и на лесе, да зоны рядом, многие выходят и здесь оседают».

Воровство, с ее слов, на фабрике процветало. Прокуратура, суд, милиция, опять с ее слов, были прикормлены. Нет, Сергей – редкое исключение. Надо же кому-то жуликов ловить, мелких наркодилеров и всякую другую шушеру, которой всегда хватает. Люди боятся вякнуть – можно пропасть с концами, а громких случаев, способных привлечь столичные власти, не допускали сами группировки: оба лидера дружили с головой. Местную властную элиту такое положение вполне устраивало, отбиваться приходилось только от проверяющих из центра.

Когда девушка все это рассказывала, у меня волосы дыбом стояли. Неужели в моем родном, довольно крупном городе Центральной России, такая же катавасия? Ни о чем подобном не слышал. Студентом, от бескормицы, пару летних каникул подрабатывал «челноком», возя сигареты, которые мой товарищ доставал в соседнем регионе по дешевке; торговал ими на рынке и как-то обошлось без дани. Но братков, похожих на нынче избитых мной отморозков, наблюдал там с избытком. Почему лично ко мне не цеплялись – загадка, а добровольно я взятки давал исключительно гаишникам. Тогда, помню, пресса шумела о заказных убийствах, воровстве миллиардов, повальной коррупции, правда, без указания конкретики, а теперь – тишина. Телевизор, разумеется, не показатель, ему верить – себя не уважать, но жизнь-то – видно, как изменилась. Даже кухонные споры «за политику» стали другими, без прежнего накала, когда чайник, казалось, мог вскипеть без электричества, исключительно от бурления нервов. Это не девяностые… А как же Сан Саныч с его мутной конторой?

Как я ему благодарен! Его работник застрелить меня пытался, а я лишь теплые чувства о нем храню. До сих пор в голове не укладывается, зачем руководитель аудиторской (так он представился) организации подослал убийцу? Что такого тайного в его конторе, если ради жалкого телефонного номера там готовы лишить человека жизни? Нет в этом логики. Мы не в Бондиане, и я не сверхсекретный шпион. Сто раз прав был Рон, когда, разбирая факт моего попадания в Эгнор, говорил о вмешательстве Творца: без «провидения» ничего подобного произойти не могло. Разлад с женой, недельное пьянство, увольнение с работы, появление загадочного Сан Саныча, и, словно по волшебству, мне попадаются бумаги давно репрессированного профессора, ученика академика Вернадского, со своим полным творческим переосмыслением идеи о сферах, которые в его интерпретации превращаются в магические стихии. В старой, пожелтевшей папке было полное описанием инициации к ним с приложением подробнейшей схемы, как это сделать практически. Без колдовства не обошлось определенно, причем теперь я понимаю: его могущество было заоблачным, на уровне божественной игры вероятностями. Даже в Египте, куда мы с женой ездили по обычной путевке, сувенир – пирамидка с записью сознания древнего эгнорского мага – дался мне в руки не случайно. Тот маг, или «оператор пси-поля», как они называли себя в далекие времена, до глобальной катастрофы, слизнувшей с лица Эгнора прежнюю высокоразвитую цивилизацию, до сих пор сидит у меня в голове, явно не проявляясь. Разве что высокая скорость обучения магии была его заслугой, да снился мне иногда тот, прежний Эгнор, напичканный техномагическими устройствами. Но как не хочется об этом ведать! Не о ново-старых открытиях, конечно, а о влиянии на меня «провидения».