Слава, любовь и скандалы

Оглавление

Мистраль взял Тедди за подбородок и бесстрастно повернул ее голову сначала в одну сторону, потом в другую. Его пронзительные синие глаза изучали ее лицо. Мистраль вытащил из кармана тряпку, о которую вытирал руки, и не успел никто даже ахнуть, как художник стер тщательно нарисованные брови Тедди. Мариетта вскрикнула, Берри взвизгнула, Билл выругался, Сэм присвистнул.

— Так-то лучше. Ты слишком усердно пользуешься косметикой, как и твоя мать. — Мистраль говорил совсем тихо, и только Тедди слышала его. Он неожиданно улыбнулся. — Только ты в тысячу раз красивее.

Когда все немного успокоились, съемочная группа вернулась в ту комнату, где переодевалась Тедди, и Мариетта Нортон принялась изучать нанесенный ущерб. Потом она велела всем ждать, а сама отправилась на поиски Кейт. Хозяйку дома Мариетта нашла на кухне.

— Мадам Мистраль, у нас проблема, — мрачно объявила она.

— О нет… Я могу вам чем-то помочь?

— К несчастью, месье Мистраль уничтожил брови моей модели.

— Что?

— Они были нарисованы, и он взял и стер их. К тому же месье Мистраль снял и грим со лба Тедди. Ей потребуется не меньше часа, чтобы заново сделать макияж. Но к тому времени солнце будет уже слишком низко, чтобы мы могли сделать цветные снимки.

— Но зачем же… — Кейт была так зла на мужа, что ярость помешала ей договорить.

— Не имею ни малейшего представления. Полагаю, это был творческий порыв. Но дело в том, что мы попали в безвыходную ситуацию. У нас нечем заполнить целых четыре страницы журнала.

— Поверьте, мне искренне жаль. Муж просто не ведал, что творил. Мне не хочется разочаровывать вас, вы проделали такой долгий путь. Я поговорю с ним. Если он сможет уделить вам время завтра утром, вы будете фотографироваться?

— Будем, — на лице Мариетты явственно читалось уныние.

— Позвольте мне предложить вам джин с тоником и все уладить.

— Не беспокойтесь, тоника не нужно, — Мариетта с облегчением вздохнула.

Кейт Мистраль знает свое дело, значит, четыре страницы будут, а больше Мариетту ничего не интересовало.

На следующий день, когда вся группа возвращалась обратно в «Турелло», Тедди не находила себе места. Она не могла забыть прикосновения Мистраля, он взял ее за подбородок и это отпечаталось в ее мозгу, словно ей выстрелили в лоб и пуля застряла. Сразу начался крик и всеобщий бедлам, но Тедди теперь не могла думать ни о чем другом. Как будто, когда Мистраль коснулся ее, режиссер крикнул: «Снято». Пока они не встретились, экран оставался белым, пустым, полным ожидания.

Когда вся группа ввалилась в его студию, Тедди увидела, как нахмурился Мистраль. Она сразу же поняла, что ему так же отчаянно хотелось увидеть ее, как и ей его. Ошибки быть не могло. Она подошла к мольберту, затаив дыхание. Мистраль протянул ей руку, и она пожала ее. Рукопожатие длилось долго, пока они не вспомнили, что им следует лишь едва коснуться ладонями друг друга, как это принято во Франции.

— Здравствуйте, мадемуазель Люнель. Как спалось?

— Здравствуйте, месье Мистраль. Я не спала вовсе.

— Я тоже.

— Тедди, — прервал их Билл Хэтфилд. — Повернись немного, мы не видим платья.

«Я должна дотронуться до его лица, — думала Тедди, поворачиваясь на несколько дюймов вправо. — Я должна коснуться ладонями его щек».

— Чуть пониже подбородок, сделай вид, что ты смотришь на полотно, — продолжал командовать Билл.

«Я хочу поцеловать его глаза. Я хочу ощутить под моими губами его веки», — говорила себе Тедди, невыразительно глядя на холст.

— Тедди, нельзя ли немного поживее? — Билл был явно недоволен.

«Я хочу коснуться губами его шеи в вырезе рубашки. Я хочу расстегнуть эту рубашку и положить голову ему на грудь. Я хочу вдохнуть его дыхание. Я хочу, чтобы мое сердце билось в такт его сердцу».

— Тедди, повернись ко мне спиной, пожалуйста, я снимаю платье.

«Я хочу, чтобы его рот таял под моими губами. Я хочу, чтобы его губы смеялись под моими поцелуями. Я хочу молить его о поцелуях, я хочу, чтобы он умолял меня поцеловать его».

— Черт побери, Тедди! — Билл был скорее удивлен, чем раздражен. Девушка никогда не нуждалась в его указаниях.

— Твой фотограф беспокоится, — спокойно констатировал Мистраль.

— Его настроение меня не интересует.

— Но он не успокоится, пока не получит те снимки, которые ему нужны.

— Вы правы.

— И чем скорее он закончит, тем скорее мы сможем поговорить.

— А о чем мы будем говорить?

— Тедди! Ради всего святого! Ты же знаешь, что я не могу снимать, если у тебя шевелятся губы! — вмешался разъяренный Билл.

— Так о чем же мы будем говорить? — повторила она.

— О нашей жизни.

— Завтра я лечу в Нью-Йорк.

— Неужели?

— Вы же знаете, что это правда.

— Послушайте, ребята… То есть я хотел сказать, месье Мистраль, это не годится. Почему бы вам обоим не подойти к столу. Вы можете показать Тедди вашу палитру? — Билл старался не показать своего гнева. А зол он был безумно, уж будьте уверены.

— Где мы можем поговорить? — спросила Тедди Мистраля.

— В Авиньоне, в ресторане «Иели» в восемь тридцать, сегодня вечером, договорились?

— Да. — Тедди улыбнулась Биллу, и он потом всю жизнь жалел, что не сфотографировал ее в тот момент.

Она начала двигаться, как хорошо обученное животное, принимая необходимые позы, чуть наклонив голову, чтобы иметь возможность смотреть на Мистраля, не встречаясь с ним взглядом. Если бы она заглянула ему в глаза, то ноги просто перестали бы держать ее.