Конан, варвар из Киммерии

Оглавление

181

— Черт возьми! — сказал Конан. — Ты взял у так называемой цивилизации гораздо больше, чем я. По крайней мере ты идешь в гору. Удачи тебе! Когда твои головорезы выскочили из кустов, я подумал, что боги устали играть с нами и собираются успокоить на неведомом берегу. Мы высадились за водой, только что покинув остров, полный призраков, змей и бегающих статуй.

— Ты найдешь достаточно воды, чтобы наполнить корабль, — пообещал Джума, — и, погрузив на борт все необходимое, вы будете гостями моей деревне всю ночь. У нас будет такой праздник, какого вы давно не видели. У нас новый урожай, и банановое вино должно удовлетворить даже вашу жажду.

В эту ночь большинство команды Конана сидело на травяных подстилках в деревне Джумы-Кулало. Кулало — по размерам город — представлял собой скопление конических бамбуковых хижин, крытых соломой, спрятавшихся за высокими палисадниками и оградами из кустарника.

В центре города была вырыта огромная яма. В яму были помещены дрова, на которых поджаривались бараны, свиньи и антилопы. Из рук в руки передавались деревянные кувшины сладкого вина. Черные музыканты выстукивали сложные ритмы, играли на флейтах и лирах. Молодые черные женщины, едва прикрытые перьями и листьями, танцевали перед оранжевыми языками пламени. Они прихлопывали руками, выкрикивали что-то хором, исполняя сложный танец, который явился бы украшением любой императорской танцевальной группы. Моряки налегли на свинину, пирожки и горы свежих фруктов.

Люди Сигурда присоединились на празднике к партии Конана. Теплый сердечный прием восхитил их. Зингаранцы и аргосеанцы были слишком благодарны за пищу, чтобы ссориться друг с другом.

Не одна полная, волоокая эбонитовая соблазнительница, возбудившая желание матроса, была уведена в тень хижины, чтобы вернуться потом с пылающим лицом, помятым телом и умиротворенным сердцем.

Конан заволновался — его корсары месяцами не видели женщин, и был приятно удивлен, что черные воины короля Джумы, казалось, не обращали на это внимания. Им даже нравилось, что их жены оказывались предметом внимания. Удостоверившись, что по женской части неприятностей не предвидится, Конан подумал, что в первобытном образе жизни что-то есть.

Однако принцесса Чабела нашла такое животное поведение неприятным и сказала об этом. Она сидела между Конаном и Джумой. Беседуя с Джумой, киммериец вспоминал свои приключения много лет назад и восхищался холодным выражением лица принцессы.

Конан опасался, что Джума, в ответ на свое гостеприимство, мог ожидать для себя Чабелу в виде вознаграждения. Для кушитов это было просто хорошими манерами. Пока Конан старался отогнать эти мысли, Джума вдруг сказал, что он хорошо знает и понимает цивилизованных людей, что там иные правила, так что с его стороны принцессе ничего не угрожает.

— Клянусь Кромом, — сказал Конан, — это настоящая жизнь! Я не мог прочесть по этим проклятым звездам, где мы находимся, да и карты у нас нет. Кроме того, мы находимся в сказочной стороне амазонок. — Он выпил еще одну чашку бананового вина.

— Ты верно говоришь, — нахмурился Джума, — о женщинах из Гамбуру — их главного города. Они считают этот берег своей территорией. Но у них не хватает сил, чтобы доказать это.

— Вот как? Я слыхал, с этими ведьмами трудно драться. Хорошо, что мы не встретимся с ними, ибо драться с женщинами не в моих правилах. У тебя были неприятности с ними?

— Немного в самом начале. Я старался научить моих ребят стрелять, — грустно покачал головой Джума. — Но это оказалось трудным делом. В окрестностях нет деревьев, пригодных для луков, а мои воины даже не умели оперять стрелы. Они любили повторять: так было всегда с тех пор, как Дамбаилах создал мир, потому так и должно быть. Иногда я думал, что легче научить зебру играть на флейте. Но у меня теперь лучшие лучники в Куше.

Конан улыбнулся, но затем приложил руку ко лбу. Банановое вино на вкус было легкое и сладкое, но все же очень хмельное. Пробормотав извинения, Конан встал, пошатываясь, мешок он потащил за собой и пошел спать. В нем лежала корона Кобры, завернутая в наволочку. Конан не оставил ее на борту «Вестрела» так как блеск камней мог соблазнить даже самого преданного из его людей. Поскольку он был к ним привязан, то предпочитал убрать соблазн, чем вздернуть кого-нибудь на рее.

Пробормотав «спокойной ночи» Сигурду, Зелтрану, Джуме и принцессе, он доплелся до предназначенной ему хижины. И почти сразу же раздался храп, как далекий раскат грома.

Опьянев, Конан не заметил мрачного лица одного из воинов Джумы, угрюмого парня по имени Бвату. Именно он чуть не бросил в Конана копье, и его сразил Джума. Бвату был одним из военачальников Джумы и считал себя глубоко оскорбленным. В течение всего праздника его угрюмый взгляд снова и снова возвращался к мешку, лежавшему у ног Конана. По тому, как Конан обращался с мешком, можно было предположить, что в нем лежит что-то ценное.

Бвату хорошо запомнил хижину, куда ушел Конан. Он встал, покачиваясь, как пьяный, хотя почти ничего не пил, и, покинув продолжающийся при свете луны праздник, побрел в тень. Как только он скрылся из виду, то сразу же побежал назад по чернильно-черным дорожкам между хижинами. Серебряный луч луны сверкнул на широком лезвии кортика, который он только что получил в подарок от одного матроса.

Далеко на севере в оазисе Хаджар в Стигии Тот-Амон часами исследовал звездные кланы, чтобы хоть что-нибудь узнать о реликвии змее-людей из древней Валусии. Когда Менкара и Зароно спали в своих альковах вдали от его лаборатории, могучий стигиец убедился наконец в безнадежности своей задачи. Он сидел, неподвижно глядя в пустоту.