По ту сторону

Оглавление

Чтобы хоть как-то блюсти личную гигиену, я вытребовала таз, кувшин и ежедневную долю пресной воды, помимо питьевой. Заявила: это необходимо мне, как лекарю. Меня бы на смех подняли, если б сказала, что умываюсь по утрам, мою руки с мылом перед едой, а вечером… ну, тут вообще ничего не смогла бы объяснить мужикам, не имеющим понятия о потребностях женщины.

Кроме того, имелась бутыль спирта в плетёной корзине – получила лично от капитана на медицинские нужды (и антисептик, и обезболивающие). Перевязочных материалов не было вовсе. Пришлось самой щипать корпию из льняной пакли и резать на бинты старое полотно.

Любой хирург или травматолог со «скорой», где я когда-то трудилась, пришёл бы в ужас от таких условий работы. Лечить раны, не имея не то что антибиотиков, но и элементарного стрептоцида… Да, чего там – банальной зелёнки, и той днём с огнём не сыскать.

Я холодела от мысли, что предстоит, если придётся иметь дело с тяжёлыми ранами. Утешала себя историями из военно-полевой медицины, когда в партизанских отрядах ампутировали конечности при помощи ножовки, или делали кесарево сечение наточенной крышкой от консервной банки.

Работы пока было немного. Двое моих подопечных залечивали раны и ещё трое мучились животами.

Диарея вызывала озабоченность: как бы не дизентерия, или того пуще – холера. Тут я абсолютно бессильна – начнётся эпидемия и… страшно представить, что нас всех ждёт. По счастью, опасения, вроде бы, не подтверждались. Во всяком случае, явных признаков смертельно опасной заразы не наблюдалось. Я всё же настояла: отделить страдающих поносом от остальных. И лично следила, чтобы ели они из отдельной посуды.

Моряки посмеивались, но не перечили: им-то хорошо известно, к чему приводит эпидемия на судне. Рассказывали жуткие истории о кораблях с мёртвым экипажем, «летучих голландцах», носимых ветром по океанским просторам.

3

«Единорог» шёл в Нарву, где, оказывается, находилась база «флота» Роде.

Да, наш капитан командовал небольшим воинским соединением, куда, кроме флагманского корабля, входили четыре небольших судна, построенные на Белом море русскими поморами, и доставленные по суше на Балтику.

– Ладьи, наши, поморские, дюже вёрткие, – рассказывал Афоня Рябов, – куды ентим кораблям. Взять хоть «Единорог». Неуклюж, яко кит на мелкой воде, ишшо покамест развернётся. Ладья, даром что невелика, зато кусать горазда…

Моряки-поморы не уставали расхваливать привычные им ладьи, словно специально созданные для абордажа, излюбленного приёма пиратов всех времён и народов. Того же мнения придерживался и Роде, решив использовать преимущество лёгких увёртливых судёнышек в борьбе с мощными, но неповоротливыми кораблями шведов.

Сначала нам дул попутный ветер, и «Единорог» шёл резво, поглощая милю за милей. Натужно гудели снасти, и мачты поскрипывали, удерживая натянутые паруса. На флагштоке развевался датский флаг – свой Роде спустил, не желая «светиться» раньше времени.

В последнем рейде, я слышала, «Единорогу» сильно досталось: два «шведа» взяли его в клещи – корабль оказался под перекрёстным огнём. «Нашим» удалось поджечь одного из нападавших брандкугелями и уйти – второй не стал преследовать «Дикого вепря» (так корабль Роде окрестили шведы). Они, должно быть, посчитали: датчанин не скоро осмелится выйти опять «на охоту». Роде, во всяком случае, сильно рассчитывал, что его появление будет для всех полной неожиданностью.

На корабле дисциплина поддерживалась почти военная: стояли вахты строго по часам, водку, моряки называли её «горячим вином», выдавали раз в сутки – каждому члену команды по чарке грамм так на четыреста. Я от своей доли не отказывалась, но хлестать каждодневно такими дозами – это, как пить дашь, сопьёшься. Потому выпивала рюмку-другую, а остальное аккуратно сливала в свободную бутыль – пригодится.

Я постепенно осваивала судно – побывала во всех уголках. Корабль оказался вместительным, а с виду и не скажешь. Кроме верхней палубы, имелась ещё и нижняя, а под ней – трюм. Были ещё палубные надстройки, а в носовой части, там, где закреплён бушприт, место, которое хочешь не хочешь, а посещаешь по несколько раз в день – гальюн. Проще говоря, отхожее место. Сооружение для любителей экзотики и экстремалов. Когда, извиняюсь за подробность, сидишь со спущенными штанами прямо над водой, да ещё в качку – непередаваемые ощущения. Тебя то и дело обдаёт солёными брызгами и свежий ветерок обдувает снизу.

Ещё на корабле стояли двенадцать пушек – по шесть с каждого борта. Порох и боеприпасы держали в крюйт-камере.

Экипаж, вместе с капитаном – пятьдесят два человека. Отчаянные ребята. Проспиртованные и просоленные. Одно слово: пираты. В большинстве своём русские, соотечественники разных сословий: беглые крепостные, горожане, вольные казаки, и даже из захудалых дворян и священнослужителей-расстриг. А ещё немцы, ливонцы, голландцы, и один англичанин.

Всеми железной рукой управлял капитан-датчанин. На берегу это спокойный, я бы сказала, флегматичный человек. Но на судне Роде преображался: деятельный, строгий, если не сказать, суровый, ни себе, ни другим не дающий поблажек, одним словом, настоящий кэп – второй после Бога на корабле, как написано у англичан в морском уставе. В бою же, судя по рассказам братьев Рябовых, он и вовсе становился сущим дьяволом. Был у капитана Карстена грешок – дружил с зелёным змием. Ну, так на то и пират, да ещё с русской командой.

В работе, когда приходилось что-то тянуть, тащить или грести вёслами, мои соотечественники-моряки всегда пели «Дубинушку» – русский эквивалент знаменитого «Йо-хо-хо, и бутылка рома». Возможно, самый ранний вариант песни: