По ту сторону

Оглавление

Есть, конечно, аристократки, вроде фон Борк, независимые и властные. Есть, наконец, английская королева. Но это исключения, подтверждающие правило.

Моё положение и вовсе плачевно: одна среди изголодавшихся по женскому телу мужчин. К тому же, пленная пиратка. Большинству из них, наверняка, без разницы, кем числилась я на «Единороге»: лекарем или матросом. Захвачена на английском судне, отбитом у пиратов, была с ними в команде – значит, преступница. В глазах этих людей моя вина усугублялась ещё и тем, что продолжаю носить мужское платье. Им, поди, и невдомёк, что другого у меня просто нет и взять неоткуда.

Я видела: матросов сдерживает лишь присутствие на судне офицеров и железная дисциплина. За любую провинность полагалось суровое наказание, вплоть до килевания – протягивания нарушителя под килем корабля. Меня объявили военнопленной, следовательно, я подпадала под юрисдикцию Англии. Закон формально гарантировал защиту от посягательств на честь женщины.

Очевидно, чтобы не подвергать матросов искушению, капитан велел «поместить пленницу на «Святом Эдмунде» в каюте с крепкой дубовой дверью и надёжным замком». В прежней каморке на «Сирене» я пребывала бы в постоянной опасности быть изнасилованной.

Мне позволили взять с собой сундучок – всё «движимое имущество».

Собственно, взаперти я сидела лишь ночью, днём же могла выходить на палубу беспрепятственно. А чтобы не ела даром королевский хлеб, меня определили помощницей лекаря Сэма Тревера.

Официально мой коллега именовался корабельным хирургом, как всем нам с детства знакомый Лемюэль Гулливер. Болезненно худой, анемичный, с впалыми щеками, доктор, похоже, сам нуждался во врачебной помощи. Недуг, точащий его изнутри, наложил отпечаток на характер лекаря. Был он брюзглив, желчен, придирчив – полная противоположность другому любимому персонажу, стивенсоновскому доктору Ливси, добряку и жизнелюбу.

Хирург обедал у себя в каюте, когда я, согласно приказу капитана, явилась к нему, чтобы засвидетельствовать почтение и получить указания. Вооружённый ножом, больше похожим на кинжал, чем на столовый прибор, и вилкой с двумя зубьями, Тревер терзал кусок мяса, лежащий перед ним на тарелке. Моё появление вызвало недовольство служителя Эскулапа.

– Извините, сэр. Кажется, я помешала? Зайти позже? – вежливо осведомилась я.

Тревер буркнул нечленораздельно и указал глазами на свободный табурет.

Я было подумала, что он предложит разделить с ним обед. Наивная. Джентльмен, не спеша, доел, сопроводив трапезу доброй порцией виски, потом долго ковырялся в зубах щепкой.

– Вид у вас, моя юная леди, – начал он ехидно, – точь-в-точь как у вора, что промышляет на ярмарке. Носить мужское платье! Женщине! Фу, как непристойно! И не говорите, будто обстоятельства заставили вас поступить подобным образом.

Я промолчала, скромно потупив глаза – сделала вид, что стыжусь своего наряда.

Тревер, закончив «воспитательную» часть беседы, перешёл к расспросам: где и как училась врачеванию, с какими болезнями и ранами приходилось иметь дело.

Новый начальник, кажется, остался доволен ответами.

– Говорите вы складно, мисс… э-э, как вас там?

– Жанна, – подсказала я.

– Мисс Жанна. Надобно, однако, проверить вас в деле. Usus efficacissimus rerum omnium magister (Практика – лучший наставник в делах). Вы хорошо знаете латынь? Нет?.. Разумеется, чего ожидать от недоучки из варварской Московии! Тем более, от женщины!.. Однако пойдёмте к нашим больным.

Мы находились в открытом море. «Святой Эдмунд» и израненная «Сирена» шли на запад, к берегам старой доброй Англии. Ценный приз, корабль, отбитый у пиратов, должен быть передан судовладельцу. За приличное вознаграждение, разумеется. Часть экипажа галеона перешла на «Сирену», поэтому на «Св. Эдмунде» стало свободнее, чем обычно бывает на судах. Все раненые – девять моряков, пострадавших при столкновении с командой Роде – содержались в отдельном кубрике.

Мы как раз направлялись туда, когда дверь кубрика распахнулась, вышел один из больных и, увидев нас, крикнул:

– Док, скорее! Одному парню совсем худо!

Я думала: Тревер поспешит – мало ли, может, экстренная помощь требуется. Но док продолжал чинно вышагивать – как на прогулке в парке.

Я с одного взгляда поняла, едва вошли в кубрик: больному действительно нужна помощь, и весьма срочная. Парень задыхался. Шумное и частое дыхание, синюшность лица и губ не оставляли сомнений: стеноз гортани. Больной силился встать, судорожно комкая пальцами подстилку. Видно было, как напрягаются мышцы шеи, и грудная клетка ходит туда-сюда в такт дыханию. Мысленно я отметила: на шее под правой скулой у него содрана кожа – крепко приложили чем-то.

Тревер помог парню присесть, и стал пальцами раскрывать ему рот, стараясь заглянуть в горло.

«Что ты делаешь, идиот!», – хотелось крикнуть мне, но я лишь сказала:

– Док, нужна срочная коникотомия.

– Чего? – не понял коновал, носящий звание хирурга.

Времени на объяснение не было:

– Я сейчас, док!

Кинулась бегом в свою каюту, вынула из сундучка завёрнутые в ткань инструменты покойного Карла, прихватила бутылку со спиртом (держала не для выпивки – как антисептик), и так же бегом обратно.

Вернувшись, увидела: Тревер стоит соляным столбом, а у парня уже глаза закатились.

Положила на тюфяк инструменты, в темпе налила в ладонь спирту и протёрла пальцы. Взяла нож (скальпелем этот инструмент назвать затруднительно), обработала лезвие тампоном, служащим затычкой для бутылки. Им же обработала горло больному.

– Что вы намерены делать?! – воскликнул Тревер.