Жажда/water (СИ)

Оглавление

152

Рон выглядел слегка раздроженным: — Ну, фактически, я все еще голосую за Дерево. Это Гарри утверждает, что там слишком холодно, — пробурчал он, посылая другу полный негодования взгляд.

Гарри рассмеялся в ответ: — Ну, если тебе так хочется, можешь топать туда один, Рон. Я уверен, этим ты окажешь всем огромную услугу.

— О, а я думал, что это ты практически женился на нем, приятель.

— Заткнись, Рон, — нахмурилась Гермиона, каждый раз вставая на защиту, когда Рон отпускал шуточки на счет привязанности Гарри к этому месту. Гари был бы признателен, если бы не пришлось раздувать проблем из-за чего-то, что можно было просто списать на шутку.

Вот чем занимались мальчишки. Подтрунивали и все.

Гарри прервал серию комически-озлобленных переглядок между Гермионом и Роном: — Я тут подумал об одном теплом местечке, где мы сможем провести время втроем, — сказал он, прочистив глотку: — Как на счет библиотеки?

Гермиона нахмурилась. Это ж очевидно, что Гарри гораздо чаще поддерживал точку зрения Рона, нежели ее — и никогда не скажет ей об этом в глаза — в нелепом отношении практически в каждом чертовом вопросе.

— Библиотека? — переспросила она. — Место для спокойной учебы? Учебы без разговоров?

— Я захвачу немного шоколадных лягушек, — ухмыльнулся Рон.

— Что? — Гермиона выглядела в какой-то мере шокированной. — Э… зачем тебе…, - громко возмутилась она. — Есть правила!

— О, ну да ладно…

— Естественно тебе нельзя есть в библиотеке, Рон!

— О, зал достаточно большой для того, чтобы мы подыскали местечко, где Пинс с меньшей вероятностью будет ошиваться, — сказал Гарри.

Рон пересчитал шоколадных лягушек в своем кармане.

— Рон!

Он высунул язык.

— Ты не можешь есть…

— Кто сказал?

— В каком смысле: кто сказал?!

— Ну кто сказал?

Гарри вздохнул: — Ох, ну ради всего святого, Рон, просто оставь чертов шоколад.

— Нет, я…

— Я думал, это была твоя идея, — продолжил Гарри, — чтобы мы трое провели время вместе? И мне что-то не улыбается всю ночь обсуждать то, куда мы пойдем.

Рон что-то пробормотал про себя.

И когда они, наконец, покинули гостиную, то вся дорога в библиотеку сопровождалась бесчисленными комментариями об одиноких шоколадных лягушках и важности правил. Этакая смесь из раздраженных голосов, старающихся перекричать друг друга, недовольного пыхтения и сопения в желании изменить точку зрения другого.

Гарри не вслушивался. Не мог. Он был занят тем, что анализировал все ту информацию, что вывали на него рыдающая Панси прошлой ночью.

Нет. Он не сказал ей утром. Он не смог проронить и слова. И он не знал почему. Он не мог ждать более подходящего случая для того, чтобы Гермиона увидела истинную сущность Драко Малфоя. То, кем он всегда будет. Чего-то не хватало Гарри, чего-то он ждал, по меньшей мере, месяцы. Просто хотел, чтобы привычная ненависть вернулась во взгляд Гермионы, когда она смотрела на Малфоя. И это не было чем-то, что совсем исчезло — Гарри все еще чувствовал негодование, но этого было не достаточно. Чего-то не доставало во всем этом. Что-то изменилось.

Сейчас же Гарри был напуган. Он был так уверен в себе накануне ночью, настолько убежден, что сможет отвести ее в сторонку после завтрака и выложить все то, что Панси ему рассказала.

Но что-то остановило его. И этим чем-то оказался Рон. Этим утром.

«— Мы не можем спасти ее, Гарри».

То жуткое чувство в его животе, когда Рон произнес эти слова, оно ведь никуда не исчезло. Оно все еще там, даже сейчас, когда они идут в библиотеку. Он понял, в это самый момент, что-то на самом деле не верит в это. Не верит в то, что наплела ему Панси. Он просто хотел рассказать Гермионе потому, что надеялся, что это спасет ее от чего-то происходящего между ней и Малфоем. Он надеялся, что это вернет ее.

Спасет их. Спасет его.

А затем… затем Рон сказал это. Да еще и в таком тоне. Это вовсе не та вещь, от которой он мог бы спасти ее. Это не магия. Не война. Это что-то еще. Гари до сих пор понятия не имел что это. Он не даст себе совсем погрязнуть в этих мыслях, даже если мысли об этом просачиваются в голову каждую минуту в течение дня. Чем бы это ни было, он ничем не сможет помочь, иначе он бы так и сделал уже раз сто.

Все пришло в норму к настоящему моменту. Точно?

Тогда какой в этом смысл? Какой смысл, накручивать себя злой ненавистью Панси? Ее ложью? Гарри хотел верить в это. И он почти поверил. Но он не был уверен в желании увидеть выражение лица Гермионы, когда расскажет ей. Когда он разрушит то хорошее, что, как она думала, она нашла в Малфое.

Что, конечно же, не вводило его в заблуждение. Потому что Гарри намеривался изменить ее мнение на этот счет. Он был твердо убежден в том, что то хорошее, что она разглядела в Малфое, было ненастоящим. Всего лишь подделка, толи ее воображения, толи Малфоя. Но ложь ему не поможет. Она никогда не помогала ему.

Гарри не выкинет из головы все то, что рассказала Панси. И не забудет этого до тех пор, пока будет натыкаться на Малфоя в коридорах с его вечной манерой улыбаться. Гари не поверил Панси, но все же разглядел едва заметные следы правды в ее словах. Кое-что. Кое-что, что он не мог проигнорировать.

И он не скажет Гермионе, потому что не был и сам уверен. Потому что в нем жили сомнения. Но он знал, что случится что-то такое, что изменит это. Такое, что заставит его поверить: толи явная причина, толи абсолютное желание. Желание поверить в это больше, чем сейчас.

Он и сам не понимал своих причин. Не мог разобраться в своих мыслях. Но это было самое очевидное объяснение. Рациональное зерно. Причина, почему он все еще хранил молчание.