Семь цветов радуги

Оглавление

Край солнечного диска подпирал облачко на горизонте. Оно медленно таяло, растекаясь по небу.

Вздохнул Бабкин, вспомнив свой монтажный стол в лаборатории. Тимофей любил показать истинное мастерство. Приборы, которые он собирал, вызывали восхищение инженеров тщательностью монтажа и отделки. Бабкин в этом деле был артистом. Никто из техников, работающих в институте, не мог так хорошо подобрать цветные проводнички, расположить их умно и аккуратно по всей панели, как техник Бабкин. Его блестящие и тонкие пайки на деталях считались чудом монтажного искусства.

Все, что делал Бабкин, являлось образцом законченности и аккуратности. Эти технические навыки столь глубоко проникли в его сознание, что и жизнь он считал огромной, хорошо организованной лабораторией. Однако в отличие от Багрецова, который подчас занимался в этой лаборатории рискованными экспериментами, Тимофей старался избегать этих новшеств. Он считал, что действовать надо только наверняка.

И вот сейчас, получив щекотливое поручение от Анны Егоровны, Тимофей встретился с новым экспериментом.

Самое неприятное заключалось в том, что к Тетеркину не подойдешь с вольтметром. Какими электронными анализаторами можно проверить, что почувствует оскорбленный изобретатель, когда к нему придет «инспектор» Бабкин?

«Да, это все очень сложно, — думал Тимофей, наводя бархатной тряпочкой глянец на сапоги. — И как это меня угораздило ввязаться в подобную историю?»

Вспомнил Бабкин, что за два года его работы в институте он не имел ни одной неприятности. Премии, благодарности, доска почета. Сам парторг института хорошо его знал, называл Тимофеем Васильевичем. Перед отъездом техника в командировку он подчеркнул, что, кроме метеостанции на холме, рядом есть еще и колхоз «Путь к коммунизму». Комсомолец Бабкин найдет там свое место и своих друзей.

— Ищи друзей, товарищ Бабкин, — досадливо прошептал Тимофей, увидев на блестящем голенище смутное отражение своей коротко остриженной головы. Что же ему делать? Пока он встречает только недоброжелателей.

«Нет, конечно, и Тетеркин, и Буровлев, и Ольга хорошие комсомольцы, думал Бабкин, — вероятно, даже прекрасные товарищи. Они могут быть истинными моими друзьями, но бывает же так, что искреннее стремление сблизиться с ними и помочь в работе приводит к обратным результатам. Хорошо Димке, он остался в стороне. На него никто не сердится. Этот лентяй бросил заниматься в автокружке, а ему очень полезно знать мотор. Тогда, глядишь, Анна Егоровна послала бы его «инспектировать» Тетеркина».

В последний раз Бабкин провел бархатом по голенищам, аккуратно сложил тряпочку и, спрятав ее в мешочек, засунул в задний карман брюк.

Тимофей буквально всем своим существом ненавидел пыльные сапоги!

Осторожно приоткрыв дверь в сарай, он взглянул на мирно посапывающего товарища. Стараясь его не разбудить, достал из ящика инструкцию с описанием автоматической радиометеостанции. По словам Димки, механик интересовался ею.

Бабкин подошел к калитке, оглянулся на сарай и решительно зашагал по улице, заросшей травой, стараясь держаться тропинки, чтобы не обрызгать росой сапоги.

Возле колхозного амбара работали две девушки. В повязках, закрывающих нижнюю часть лица, они выглядели странно и непривычно. Девушки протирали на большом проволочном решете семена кок-сагыза, освобождая их от пуха.

«Машины нет, — недовольно подумал Бабкин. — Пух, наверное, в рот летит».

Тут же Тимофей вспомнил, что недавно читал об изобретателе Лихцове. Этот семнадцатилетний молотобоец часто присматривался к работе девушек на очистке семян кок-сагыза. Скоро он сконструировал веялку-сортировку для этого дела… «Вот бы мне что-нибудь придумать», — вздохнул техник и, не оглядываясь, пошел дальше.

Деревня просыпалась. Петухи, словно неопытные тенора на занятиях в хоркружке, пробовали свои голоса.

Дрожали стекла в окошках скотного двора от басовых рулад колхозного быка. Ему хором вторили коровы.

Бабкин увидел в конце улицы стадо и удивился. Пастух и подпасок шли впереди.

Впрочем, «пастух», «подпасок» — это не те слова. Можно ли сравнить вчерашнего деда, размахивающего кнутом, с этим гордым пятнадцатилетним парнем, который сейчас небрежно играет тросточкой?

«Опять начинаются всякие несообразности, — приглядевшись, недовольно подумал Бабкин. — Действительно, этот молодец шагает с блестящей металлической тростью. Зачем она ему понадобилась? Видно, тоже франт, вроде Димки».

Тимофей сердито смотрел на приближающегося к нему парня в широкополой войлочной шляпе и синем комбинезоне.

Через плечо пастух нес металлическую коробку, похожую на противогаз. Вдруг он посмотрел на часы и вставил в коробку трость.

«Так это же антенны, — решил Тимофей, смотря на поблескивающий высоко над шляпой пастушка металлический прут. Теперь для техника было ясно, что он видит маленькую полевую радиостанцию, какие широко применялись на войне.

Пастух-радист вынул из кармашка сбоку аппарата обычную телефонную трубку и, щелкнув переключателем, заговорил в микрофон:

— Фрося, ты меня слышишь? Плохо? Вот бестолковая! Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не трогала левую ручку.

Тут пастушок увидел подошедшего к нему городского техника, о котором он уже слышал, и, не опуская трубки, сказал:

— Прямо беда с этой Фроськой. — Он дружелюбно посмотрел на Бабкина, словно искал в нем сочувствия. — Тыщу раз объяснял, а она все свое, и главное спорит…