Граждане Рима

• Предыдущая
• 19/200
• Следующая

Из-за запертой двери рядом с ними раздался стон. По телу Уны пробежала дрожь, и она поняла, какой разбитой и измученной себя чувствует. Губы ее побелели, как и все лицо. Река оставила илистую отметину вокруг ее шеи, и что-то странное происходило с ее кожей — жидкие остатки толстого слоя грима растеклись, обнажив пожелтевшие синяки на левой стороне лица, обрамлявшие ее безжалостные глаза.

— Но охранники станут искать нас, — мягко, осторожно сказал Сулиен. — Если им придется искать больше народу, они не смогут сосредоточиться на нас, так? Разве это не шанс?

Уна застыла на мгновение без всякого выражения на лице, затем резко открыла глазок на двери ближайшей камеры и бросила ключи внутрь.

— Вот. Бери, — настойчиво произнесла она сквозь стиснутые зубы.

Они побежали вверх по лестнице, и Уна распахнула дверь. Когда дневной свет брызнул им в лицо, Уна, несмотря на всю спешку, остановилась, пошатнувшись. Сулиена тоже оглушил шум и хаотичное движение на реке. Столько людей, столько света — неужели она думала, что сможет помочь ему? Это же невозможно. В любую секунду их могут схватить, пристрелить — Сулиен не мог понять, почему это уже не случилось. Лучше бы его пристрелили, чем висеть на кресте, но тогда гибель Уны тоже окажется бесполезной. Но почему-то никто не посмотрел им вслед, пока Уна вела его на корму. Она тяжело дышала, но Сулиен не понимал почему.

Пристань сейчас была прямо за ними. Уна хотела показать, куда плыть, но это было слишком трудно, у нее не оставалось сил сосредоточиться, чтобы заговорить. Она жестом указала, в какую сторону двигать, перебралась через планшир и моментально бросилась в воду.

Вода прорвалась сквозь ее плотно сжатые губы и тяжело сомкнулась над головой в футе от поверхности. Она всплыла, барахтаясь и отплевываясь. Сулиен уже был рядом, потихоньку загребая в сторону, тревожно оглядываясь.

«Вперед», — распорядилась Уна. Голова ее казалась налитой свинцом, а шея — слишком худая и хрупкая, чтобы держать ее над водой. Не говоря о матросах с проплывавших мимо судов, которые могли следить за ними, было еще слишком много людей, чтобы спрятаться, — двенадцать, тринадцать, семнадцать…

Двигавшаяся сзади баржа скалой нависла над ней, а Сулиен был уже далеко впереди. Поднимая фонтаны брызг, Уна устремилась за ним. Нельзя сказать, чтобы сейчас она просто плыла, скорее — боролась с водой, неуклюже колошматя по ней руками и ногами. Она почти не двигалась, и времени оставалось все меньше — вот-вот баржа раздавит, подомнет ее под себя. Задыхаясь, она стала загребать назад, к тюремному парому с его вооруженными охранниками, как раз в тот миг, когда баржа проплывала между ними. Кильватерная струя снова накрыла ее с головой, сделав невидимой, но Сулиен оказался отрезан от той силы, что укрывала его. Сулиен оглянулся и увидел, что высоченная ржавая стена скрыла Уну из вида; он остановился, перебирая ногами, умоляя баржу проплыть скорее, не зная, что делать, и не понимая, насколько он сейчас беззащитен. Уна снова, пересиливая себя, приподнялась над водой. Ее ноющие от усталости глаза и ее сознание тщетно искали Сулиена.

Как только баржа прошла мимо, с парома раздался первый крик. Затем, сопровождаемые хриплым грохотом револьверов, пули засвистели над головой, вспарывая воду за беглецами, и Уна поняла, что, скорей всего, ее план не удался.

— Там, — подумала она, но мысль прозвучала как отдаленное, безразличное бормотание. — Они стреляют в нас. Все-таки это было невозможно.

И горько пахнущая вода накрыла ее бесполезно дергающееся тело, мирно всплеснув над ее головой.

МОЗАИЧНЫЙ ОРФЕЙ

Вилла на холме была прекрасна, но Лео и Клодия запустили ее. Половина возделываемой земли, некогда принадлежавшей государству, была продана, а остальное заросло крапивой и сорняками. Сад все еще выглядел мило, но исключительно по воле случая: Клодия посадила в нем хищные желтые розы, распространившиеся повсюду и поглотившие асфодели и бархатцы. Краски фресок, которыми дом был расписан изнутри, поблекли; красивое лицо Орфея на полу в кабинете было испещрено маленькими серыми шрамами — там, где мозаичные плитки выпали, обнажив бетонное основание. Слуг, чтобы присматривать за всем этим хозяйством, тоже не хватало.

Варий и Гемелла устроились в колоннаде. Был полдень, Варий рассеянно распутывал каштановые, собранные в узел волосы Гемеллы, лежавшей на скамье, положив голову ему на колени.

— Что ты наделал? — томно пожаловалась Гемелла, когда было уже слишком поздно. Варий, правда в меру, кичился собственными волосами, завитки которых были ровными полосками уложены от бровей до макушки, но только ими; одежда, даже дорогая, выглядела небрежно натянутой на грубо сколоченный костяк, словно долговязое тело Вария было рамой из держащихся на скрепах планок. Он был римским гражданином, родом из Египта, и лицо его, как и тело, было длинным и угловатым, встревоженным, с ранними складками вокруг глаз и рта. Ему исполнилось двадцать семь, Гемелле — двадцать пять, и вот уже почти два года, как они поженились. Утро они провели, просматривая бумаги Лео. Теперь Варий был душеприказчиком Лео, а до этого — его личным секретарем.

В раздумье Гемелла оттягивала нижнюю губу — это не красило ее узкое розовое лицо. Варий отвел ее руку, накрыв своей.

— Что теперь будем делать? — спросила Гемелла. И, когда Варий не ответил, добавила: — Если мы не попытаемся и что-то случится…

— Знаю, — спокойно ответил Варий. — Мы этого себе не простим.

— Ладно. Когда мы ему скажем?

• Предыдущая
• 19/200
• Следующая