Фанфики

Оглавление

– Есть ли ещё что-нибудь, господин игумен, что задерживает тебя на нашем подворье?

Физиогномическая реакция практически нулевая. Что само по себе — характеризует. Удержать лицо, когда тебе «указывают порог»… да ещё какой-то мальчишка-недоросль… Контролю мимики — обучен. Можно, конечно, проверить границы…

Аккуратнее, Ваня. Мне не нужен результат. Точнее, лучший результат — отсутствие результата. В форме высокопоставленных решений и последствий.

– А ты ведь меня боишься, боярич.

Ну, здрасте! Такой примитив, проверка на «слабо». Это на него моя подростковая внешность подействовала или «обще-святорусская» вятшесть и гонористость? Меня, дядя, твоё мнение о моей храбрости не интересует в принципе. Мы с тобой в разные игры играем.

...

«— Как ты не боишься прыгать с самолёта?!
– Так я ж парашютом!».

У меня «парашюта» нет, поэтому не надо «прыгать». Надо разойтись без… оргвыводов. Но… без «потери лица». Иначе он будет давить и копать дальше.

– Я всегда опасался дураков. Ты настолько глуп, игумен, что мне надо тебя бояться?

Оскорбление. Но с выходом. Возмутиться — принять «характеристику».

«Приятней, если он, друзья,
Завоет сдуру: это я!».

– Может, и надо. Я был нынче в часовенке, в склепе. Следов чертовщины там нет. Была злоба, страх, похоть… Сатанинским духом там и не пахло. Что ты там делал, боярич?

Чёрт, не ожидал, что он просто проигнорирует «дурака». Похоже, что и мои оценки его способностей ему… фиолетовы. А вот уровень эмпатии… Уловить следы эмоций спустя трое-четверо суток… Основные человеческие чувства почти всегда легко воспринимаются окружающими при прямом контакте. А вот их следы на неживой материи… Талант. Талант натасканный.

– Если в часовне и склепе чисто — похвали Никодима. Он проводил очистительную службу.

Морщится. Хорошо знает возможности племянника и понимает, что ничего серьёзного тот сделать не мог.

– Коли там ничего не было по твоей части, то почему ты задаёшь об этом вопросы? Тебе так нечем заняться, изгонятель бесов?

Опять хамлю. Но если он настолько умён, что готов принять «дурака» в свой адрес, то зачем задаёт дурацкие вопросы?

– Похоже, что есть чем. Тобой.

– Глава 230

Итить меня ять! Инквизиции мне не надо. Во всех вариантах. Упёртые, хитроумные, отмороженные кретины.

Уровень! Какой стартовый уровень его подозрений? Что Никодимка дядюшке стукнул — да иначе и быть не могло! Но антураж, контекст? Я же никаких ритуалов кроме Псалтыря… Я же «затебее»!

– Ты, отроче, ни разу ни преклонил колени перед служителями церкви, не подходил под благословление, не прикладывался. Не прочёл в застолье ни одной молитвы. Даже не перекрестился. Даже на святые иконы. Говоря со мною, ты ни разу не назвал меня «отче», «батюшка». Только — «игумен».

Собратья-попаданцы, сколько раз за «пьянку с концертом, мордобоем и трахом», типа моего сегодняшнего банкета, вы кладёте земные поклоны, творите крёстные знамения, упоминаете имя божье? Хоть бы в среднем? Меньше десятка? — Тогда вы очевидный объект для… «серьёзной воспитательной работы».

Из потока претензий выбираем ту, на которую имеется заготовленный ответ:

– Разве ты не игумен? А батюшка мой вон там сидит, спит сидя.

Частота и полнота исполнения обрядов — не его епархия. Это может быть симптомом бесовщины, но не самой «дичью». Можно на меня натравить какого-то приходского попа. Даже попытаться загнать меня в епископский суд. Но… ему только суетня будет. А дело делать будут другие.

– На исповеди давно был? К причастию святому, когда последний раз ходил? Крест-то носишь?

Прокол: давая список вопросов рискуешь не получить ответа ни по одному.

Блин! Прокол не его, а мой! Игумен отвлёк моё внимание: я сам вытащил наружу гайтаны, которые у меня на шее висят — он и ухватил. Я уже говорил: у каждого верующего человека на шее удавка с крестиком — очень удобно цапнуть и тащить.

Дядя, вроде бы, просто разглядывает Юлькин «противозачаточный», но гайтан ухватил у самого горла — ещё не душит, но уже давит. Пригибает, тянет, поворачивает… «Ты — в руке моей, ты — в воле моей».

– Интересный крестик. Весёленький. Киевский? Освятить бы его. А то святостью от него…

Глядя ему в глаза, держу уважительную улыбку. И вытаскиваю из-под полы один из своих ножиков. Медленно, без резких движений, прикладываю к натянутому шнуру. И — перерезаю. Резать шнурок на собственной шее… Даже держа точёное железо собственной рукой…

Освободившись от ошейника, осторожно отклоняюсь назад. Освобождаюсь. Мотивировано:

– Ты, уважаемый, возьми к свету — рассмотреть лучше.

А вот это интересно: дядя растерялся. Кресты никогда не срезают. Снимают-одевают, но никогда не видел, чтобы на живом человеке гайтан резали.

Игумен перехватывает другой шнурок. С костью человеческого пальца. Рядом, от стены мгновенно отодвигается тень — Сухан оказывается за спиной игумена.

– Явная бесовщина. А ты, отроче, её у сердца носишь.

– Побойся бога, игумен. Как может бесовщина рядом с крестом православным висеть? Она ж дымом изойдёт, прахом рассыплется.

Игумен осторожно катает костяной палец по ладони. Чуть прижимает, чуть мнёт пальцами. К чему-то прислушивается. Сухана за спиной игумен, явно, чувствует. Кивает за спину:

– А этот… у него крест есть?

– Да. Хотя душа его христианская здесь. Ты, игумен, аккуратнее с косточкой. Поломаешь — не склеишь. Выпустить голую душу в мир… Я не знаю что будет. Или ты умеешь вот такую душу в её родное тело вернуть?

Игумен осторожно отпускает кость. Сухан выдыхает облегчённо. Я, честно говоря, тоже.