Борьба за Рим

Оглавление

— Да, вместо того, чтобы поверить мне, ты доверилась императору. И вот последствия. Королева, я никогда не обманывал тебя: Италию и Рим я люблю более, чем готов. Более всего хотел бы я видеть Италию свободной. Но если это невозможно, то пусть же она лучше управляется кроткою рукою готов, чем византийскими тиранами. Я всегда думал это, так же думаю и теперь. И, чтобы устранить Византию, я готов поддержать твое государство. Но говорю откровенно, что тебя, твое господство уже невозможно поддерживать: если ты захочешь воевать с Византией, тебя не послушают ни римляне, ни готы, потому что ни те, ни другие не доверяют тебе.

— Почему? Что отделяет меня от моего народа, от итальянцев?

— Твои собственные поступки: ты сама призвала в страну византийцев, — ты просила у Юстиана телохранителей.

Амаласвинта побледнела.

— Ты знаешь?

— К сожалению, не только я, а все заговорщики-патриоты: Петр сообщил им. И они проклинают тебя и поклялись, как только начнется война, объявить всему миру, что твое имя стоит во главе списка заговорщиков против готов. Тогда и готы оставят тебя. Итак, видишь — Византия, готы, Италия, — все против тебя. Если борьба с Византией начнется под твоим предводительством, — тебя никто не будет слушать, среди итальянцев и готов не будет единодушия, и государство неминуемо погибнет. Амаласвинта, нужна жертва, и я требую ее во имя Италии, во имя твоего народа и моего.

— Жертва? Говори, какая, я принесу всякую.

— Необходима самая высшая жертва: твоя корона.

Амаласвинта испытующе посмотрела на него. В груди ее происходила тяжелая борьба.

— Моя корона! — сказала она. — Она была так дорога для меня. Притом, могу ли я доверять тебе? Твой последний совет был — преступление.

— Я поддерживал твой трон всеми средствами, пока это было возможно, пока это было полезно для Италии, — ответил Цетег. — Теперь это вредит Италии, и я требую, чтобы ты отреклась, чтобы ты доказала, что любишь свой народ больше, чем корону.

— Клянусь, ты не ошибаешься. Я пожертвовала для этого народа чужою жизнью, — она охотно остановилась на этой мысли, мысли, которая облегчала ее совесть, — я не остановлюсь и теперь. Но кто же заменит меня?

— Последний из Амалов.

— Как? Этот трус Теодагад?

— Да, он не герой, но герои подчинятся ему. Подумай, он получил римское образование, и римляне охотно признают его. Короля же, которого могли бы выбрать Гильдебранд, Тейя и другие, они будут боятся и ненавидеть. Решайся же! Я всегда считал тебя выше других, — докажи это теперь.

— Не теперь, — ответила Амаласвинта. — Теперь я не могу: голова моя горит. Дай мне эту ночь, чтобы собраться с силами. Завтра я объявлю тебе свое решение.

КНИГА IV. Теодагад

Глава I

На следующее утро Равенна была поражена манифестом, который гласил, что дочь Теодориха отказывается от престола в пользу своего двоюродного брата Теодагада, последнего в роде Амалунгов. Хотя новый король был известен, как человек коварный, трусливый и невероятно жадный, но как итальянцы, так и готы признали его. Итальянцы — потому что он получил римское образование, готы — частью потому, что он был из рода Амалунгов, и частью потому, что думали, что какой ни есть мужчина все же лучше, чем женщина. Правда, наиболее горячие готские патриоты, — Тейя и другие, — не захотели было признавать короля-труса. Но более благоразумные, — Гильдебранд, Витихис, — удержали их.

— Нет, — спокойно говорил Витихис, — влияние Амалов на народ очень сильно, и Теодагад и Готелинда не согласятся отказаться от престола без борьбы. А борьба среди сынов одного народа может быть допущена только в случае крайней необходимости. Теперь же, пока такой крайности нет Теодагад, конечно, слаб, но им могут управлять сильные. Если же он окажется совершенно неспособным, то будет еще время низложить его.

Вечером в этот же день во дворце Равенны был роскошнейший пир по случаю восшествия на престол нового короля. Шумно веселились с полными чашами в руках и готы, и итальянцы, не подозревая, что в это же время в комнате короля принимается договор, который должен был уничтожить их государство.

Король рано покинул залу пиршества, вслед за ним незаметно проскользнул и Петр. Долго и таинственно разговаривали они, наконец, по-видимому, пришли к соглашению.

— Еще одно, — прошептал король и, встав с места, приподнял занавес и осмотрел другую комнату. Убедившись, что там нет никого, он возвратился на прежнее место и продолжал: — Еще одно. Чтобы все эти перемены могли совершиться, было бы хорошо, даже необходимо, сделать безвредными некоторых из этих варваров.

— Я и сам уже думал об этом, — отвечал Петр. — Надо убрать с дороги Гильдебранда, Витихиса.

— Ты хорошо узнал наших людей. Но, — и он нагнулся к самому уху Петра, — ты забыл, одного самого опасного: Тейю… Он должен быть уничтожен прежде всех.

— Разве этот мрачный мечтатель так опасен?

— Опаснее всех! К тому же еще он личный мой враг. И отец его также был мне враг.

— Почему же?

— Он был моим соседом около Флоренции. Мне хотелось иметь его участок, а он не уступал. Долго теснил я его, и наконец — земля моя. Святая церковь уничтожила его брак, отняла все его имущество и… очень дешево уступила его мне, потому что… я оказал услуги церкви во время его процесса.

— А, понимаю. И Тейя знает эту историю?

— Нет. Но ненавидит он меня уже за одно то, что я владею его землею. А он такой человек, что вырвет своего врага из рук самого Бога. Но вернемся к делу. Прочти еще раз наш договор, и подпишем его.