Том 5. Стихотворения, проза

• Предыдущая
• 35/153
• Следующая

35

И хрустит по снегам четверной среброскок.


На мгновенье олень призамедлил свой бег,
Приутихла метель, проблеснули снега,
Вовсе стал, и растут, озаряя весь снег,
Золотые рога, золотые рога.


От небес до небес по снежистым полям
Переметная тень пробежала на склон,
Опрокинулась в яр, взвился снег по краям,
И зареял вокруг златозвук, светозвон.


У оленя во лбу та блистает звезда,
Что водила волков до чужих берегов,
И вещают о той, мысль о ком – навсегда,
Золотые рога, крутоветви рогов.

Бордо-Буска,

1928, 17 декабря

Бубен

В медный бубен ударяя,
Звонко сокола он пел:
«Птица – пламя, птица – злая,
Птица – Солнце, сокол – смел.


  Он в горячем перелете
  Сразу небо пресечет.
  С ним добыча на охоте –
  В полный месяц – полный счет.


Месяц срезанная щепка –
Счет добычи без него.
Бьет он метко, бьет он крепко,
Не пропустит никого.


  Он недолго ведал руку,
  Призакрытый клобучком.
  Знает меткую науку –
  Громом падать над врагом.


Заяц рябью метит тропы,
Путь для цапли вышина,
Ветер в беге антилопы,
От него им смерть одна.


  Голубь гулил – тикал – такал,
  Млел, что синь на ярлыке.
  Чуть мелькнул мой белый сокол,
  Голубь – вот, в моей руке.


Не продам я птицу эту,
Дорожишься, путник, зря.
Он был послан Баязету,
В выкуп франкского царя.


  Кубла-хан перелукавил
  С ним три тысячи лисиц.
  Сам персидский шах восславил
  Хватку молнию меж птиц.


Впился в Индии он с маху
В крепковыю кабану.
Ты даешь мне денег? Праху?
Лучше я продам жену!» –


  Так киргиз напев сугубый
  Вдруг нашел, чтоб мне пропеть.
  И, смеясь, белели зубы,
  Златом в бубне рдела медь.


Зыком в небе многотрубно
Вскликнул голос журавлей.
Звуки песни, всплески бубна
Воскрылялись все светлей.


  Зависть к дикому киргизу
  Я учуял, весь горя,
  В час, как в огненную ризу,
  Облеклась в степи заря.

Капбретон,

Ланды,

1927, 4 марта

Голубая подкова

Георгию Гребенщикову

В этих минутах, залитых родимым солнцем, зелено-голубых от леса и небес…

Гребенщиков, Трубный глас, гл. 3

Неоглядная равнина от стальной, далекой щетины леса до голубой подковы небосклона…

Гребенщиков, Сто племен с единым, гл. 3

1

Солнцезахваченным бродил я много в мире,
В тех странах, где на всем лишь солнечный закал.
Но жаром он и там, в раскинутой Сибири,
Где внутренним огнем всегда кипит Байкал.
Сибирские леса – земная небу риза,
В разлитии степей сверкает песнь, звонка.
Там братски полюбил я легкого киргиза
И дымнотеплую кибитку калмыка.
Там каждый, подходя, мне улыбался вольно,
Там каждая душа собой являла ширь.
В фиалках, в ландышах, невестна, хлебосольна,
Простором исполин, великая Сибирь.
А пирамиды льда при вскрытии Амура,
А чаши орхидей, где думал чуять цепь.
Алтай. Полет орла. Два дня, что смотрят хмуро.
Семь дней – златоогонь. Вся солнечная степь.
Но я сейчас в стране, где мысли в узких путах.
Тоскую длительно. Дух жизни здесь исчез.
И лишь с тобой опять я в солнечных минутах.
Зелено-голубых от леса и небес.

2

Ты сто племен с единым в гуле звона
  Качнул, их замыкая в мудрый сказ.
До голубой подковы небосклона
  Зажегся снежный пламень и не гас.
Чубек, рыбак, любимец Енисея,
  Их три – Чубек, тайга и Енисей.
Без слов поет Чубек, шаманно млея,
  О рыбине с жемчужиной очей.
А у жены Чубековой есть шубка,
  Не сосчитать оленьих лапок в ней.
Чубекона жена – она голубка,
  Чубек же, голубь, хан средь голубей.
Но царь послал поклон до Енисея,
  Чубек оставил чум свой и жену.
Прощай, тайга. От блесток снега млея,
  Чубек на лыжах мчится на войну.
Там далеко, где льды – хрустальным лугом,
  Где вьет пурга над Леной вой и гул.
Средь сполохов, там за полярным кругом,
  Без солнца бьет песцов якут Туртул.
Из узких глаз зрачки – как звезды ночи,
  «Поход. Война. Зовет тебя сам царь».
Якутский день – полгода, не короче,
  И ночь якута долгая, как старь.
И мысль якута – снежные туманы,
  Метель ведет напев в одну струну.
Цари якутских сказок щедры, пьяны,
  Туртул на лыжах мчится на войну.
Царицы дочь, красавицы Ангары,
  Байкала внучка, Енисей – жених,
Рекой Тунгуской все зальем пожары
  В душе тунгуса. Сны? Зальешь ли их.
Тунгус поет так тонко и певуче,
  Не различишь, не ветер ли поет.
Спит наяву. В одной все звезды куче.
  Всех любит он. Душа его как мед.
Уйби-Кута, тунгус, ребенок малый,
  «Помочь царю» он понял мысль одну,
И вновь к невесте, в куст малины алой.
  Уйби-Кута уходит на войну.
Так всех – так всех – обманом – заманила
  В свое жерло свирепая война.
И сто племен с единым – это было,
  Но тех племен вся сказка – где она?
От леса, где мы спим, в разгуле звона.

3

• Предыдущая
• 35/153
• Следующая