Собрание сочинений. Т. 2. Старинные рассказы

Оглавление

136

Здесь написал Авель другую книгу, подобную первой, но еще важнее. Книгу эту он показал игумену отцу Назарию.

Прочтя книгу, игумен показал ее своему казначею и прочей братии, и сотвориша совет послать ту книгу в Петербург митрополиту.

Митрополит же, видя в ней написано тайная и безвестная и ничто же ему понятно, скоро ту книгу послал в секретную палату, где совершаются важные секреты и государственные дукаменты.

Начальник палаты доложил генералу, который управляет весь Сенат.

Генерал доложил императору Павлу.

Император, вычитав в той книге про самого себя, переменил милость на гнев и приказал заключить отца Авеля в Петропавловскую крепость.

А случилось то, что прорицатель Авель в своей книге предсказал скорую смерть императора. И опять удачно! А потому пришлось ему посидеть в крепости, как и в первый раз, десять месяцев и десять дней. Когда же, волей Божией и рук человеческих пособием, исполнилось пророчество отца Авеля — новый император Александр освободил Авеля, послав его сначала в Соловецкий монастырь, а там и выпустив на полную свободу.

* * *

Каковую свободу получив, написал Авель третью книгу, мудрую-премудрую, страшную-престрашную. Нужно ли прибавлять, что с нею приключилась прежняя история, окончившаяся для Авеля серьезнее. Когда та книга дошла до императора Александра и когда он в ней прочитал, что через десять лет будет город Москва взят неприятелем, — приказано было абие заключить монаха Авеля в Соловецкий монастырь, под присмотр строжайший, пока сбудутся его пророчества.

И сидел Авель в соловецкой тюрьме десять лет и десять месяцев. Десять раз был под смертью, сто раз приходил в отчаяние, тысячу раз находился в непрестанных подвигах, а прочих искусов было отцу Авелю число многочисленное и число бесчисленное, пока, наконец, не пришел на Москву Наполеон, да исполнится Авелево великое предсказание.

И когда Москва была взята Наполеоном, вспомнил царь об Авеле и приказал князю Голицыну:

«Монаха отца Авеля выключить из числа колодников и включить в число монахов на всю полную свободу».

И не только приказано было дать отцу Авелю на прогон денег, но и был он приглашен в Петербург, если жив и здоров и если ехать хочет.

Тут начинается бродяжничество отца Авеля и привольная его жизнь по богатым барам и богобоязненным покровителям. Писательства он не оставил, как не оставил и намерения воцариться на веки веков под именем Дадамея. Пока же ел сладко, одевался в хорошие сукна, обедал у знатных людей, сколачивал и капиталец. Одного больше не хотел делать: предсказаний, хотя бы и верных. И на просьбу о пророчествах своей приятельницы графини Прасковьи Андреевны Потемкиной отписал ей однажды отец Авель:

«Согласился я ныне лучше ничего не знать, да быти на воле, а нежели знать, да быть в тюрьмах да под неволию. Видяте, Прасковья Андреевна, каково наше пророчество или прозорливство, — в тюрьмах ли лучше были или на воле, размысли убо. Писано есть: будите мудры, яко змии, и чисты, яко голуби; то есть: буди мудр, да больше молчи».

И вообще к концу своей земной жизни отец Авель больше всего писал письма к благодетельнице. То ему понадобилось триста рублев, то триста на себя да триста на милостыню неимущим, то шленского сукна на рясу и на подрясник по семи рублей аршин, «и за вся данные мне воздаст вам Господь Бог, что он сам восхощет». Потом идет речь уже о лошадке для странствий: «Пеший я не могу ходить, понеже много вещей надавали мне и ноги болят». Потом ему нужно пятьсот рублей, потом две тысячи и триста и шестьдесят рублей, «и тогда к вам поеду и все вам тайное и сокровенное возвещу».

И хотя мудрый, как змий, предпочтительно молчал, — но не сдержался при новой смене царствования и открыл уста свои для пророчества. Что он изрек — мы не знаем. Но известно, что изреченное им не понравилось императору Николаю Павловичу, который и приказал заточить Авеля в Спасо-Евфимьев монастырь.

И видно, на этот раз либо ошибся прорицатель Авель, либо не рассчитал годов: пережить и это царствование ему не удалось. Ждал в монастырском заключении пятнадцать лет — и, наконец, сам преставился, в последний раз подтвердив точность своих предсказаний, восьмидесяти трех лет с небольшим от роду.

И, таким образом, есть все основания надеяться, что в скором времени начнется предсказанное им тысячелетие его собственного царствования на земле, вся творяху по совести. Нам же, наскучавшимся при разных режимах, было бы чрезвычайно желательно отдохнуть наконец под длительным и мирным управлением во святых отца нашего Авеля-Дадамея.

ОПЫТ ДОКТОРА ПАРПУРА

На весь город знаменитый штаб-хирург Парпур стоит перед довольно толстой женщиной Анной Саввишной, которую он сейчас будет магнетизировать.

Дело новое и малоисследованное, так что и сам Парпур тревожится, и женщина дрожит, и окружающим жутко.

Вот Парпур поднял руки, — а пальцы у него дли-инные, — и протянул их к макушке головы оной рыхлой женщины.

Вот он, Парпур, вытаращил зенки и ими, как острыми палочками, вонзился Анне Саввишне в середку переносья. Вокруг стоят любопытствующие зрители в горячем поту, у всякого человека под черепом бегут ниточками шершавые мурашики.

И тут раздался крик нечеловеческий, женщина забилась, затерзалась, случилась с нею ужасная тошнота, одной рукой утирается, другой рукой отбивается, ногами лихо топочет — ужас что такое происходит! Все, конечно, от страха трясутся, никто помогать не смеет, и кому помогать, неизвестно, то ли Анне Саввишне, то ли штаб-хирургу, который, руки вытянув, так и замер, не знает, что ему делать дальше с сей натуральной сомнамбулисткой.