Ваал

Оглавление

Бургмейер (заметно все с большим и большим вниманием слушавший Куницына). И когда же именно эта встреча ваша с этою госпожой была?

Куницын. Прошлого года еще осенью! Но странней всего в этой, как сами вы видите, немножко странной любви было то, что госпожа эта никак не сказывалась, кто она такая: «Варвара Николаевна, Варвара Николаевна» – и больше ничего! Я, впрочем, об этом много и не беспокоился: было бы то, что природой и богом дано человеку, а титул и званье что такое? Звук пустой!.. Путаемся мы с ней таким делом около года… Только однажды, именно в самый Варварин день, сошлись мы с ней в той же гостинице… Винищем она меня на этот раз накатила по самое горло: понимаете, что как будто бы эта она именинница и потому угощает меня!.. Сама тоже выпила порядком: эти чудные глаза у ней разгорелись, щеки пламенеют тоже и, знаете, как у Пушкина это: «Без порфиры и венца!» – «Пьер, говорит, знай: я замужняя женщина! Муж мой миллионер!.. Я его ненавижу; но он все адресуется ко мне с нежностями, и я не могу быть вполне верна тебе. Спаси меня от этого унизительного положения: достань где-нибудь два фальшивые заграничные паспорта, мы бежим с ними за границу, а чтоб обеспечить себя на это путешествие, я захвачу у мужа из шкатулки шестьсот тысяч». Мысль эта, грешный человек, на первых порах мне очень понравилась. С одной стороны, понимаете, ревность немножко во мне заговорила, а потом: бежать с хорошенькою женщиной за границу, поселиться где-нибудь в Пиренеях, дышать чистым воздухом и при этом чувствовать в кармане шестьсот тысяч, – всякий согласится, что приятно, и я в неделю же обделал это дельцо-с: через разных жуликов достал два фальшивые паспорта, приношу их ей. Она сейчас же их в кармашек и этаким каким-то мрачным голосом говорит мне: «На той неделе муж мой уедет; я выну у него шестьсот тысяч, и мы бежим с тобой!» Точно колом кто меня при этом по голове съездил, и я словно от сна какого пробудился; тут-то ей ничего не сказал, но прихожу домой и думаю: госпожа эта возьмет у мужа без его ведома и, разумеется, желания шестьсот тысяч, или, говоря откровеннее, просто его обокрадет, и я – ближайший сообщник этого воровства! Жутко мне сделалось… очень!.. Вам никогда не случалось думать, что вот вы через несколько дней должны украсть что-нибудь?

Бургмейер (слегка усмехаясь). Нет-с, благодаря бога, не случалось!..

Куницын. Скверная, я вам скажу, штука это, – отвратительная! Так что всю ночь я вертелся, а на другой день не вытерпел, побежал на условленное место свидания. «Ангел мой, говорю, плюнь, брось все это!.. Дело это неподходящее!..» Она этак сердито на меня воззрила, все лицо у ней даже при этом как-то перекосилось. «Так, говорит, ты так-то меня любишь!» – «Но, ангел мой, говорю, ведь это проделка мало что уж совсем подлая, но даже не безопасная: нас, как воров, и за границей найдут и притянут сюда.» – «Вздор, говорит, ты трус, всего боишься!» Я, делать нечего, съездил за законами, показываю ей. Ничему не внемлет и из-за злости-то еще проговорилась: «Если, говорит, ты не хочешь, так я и другого найду!» – и с тех пор скрылась от меня: ни слуху ни духу!

Бургмейер (снова как бы с усмешкой). Все это, конечно, весьма любопытно; но почему ж вы думаете, что меня это лично должно интересовать?

Куницын. Очень просто-с, потому что особа эта, о которой я сейчас имел честь докладывать вам, должна вас лично интересовать, что и узнал я совершенно случайно: иду я раз мимо вашего дома… Что он вам принадлежит и что с вами живет некая молоденькая барынька, я знаю это от известного вам человека, приятеля моего Мировича… Иду и вижу, что в коляске подлетает к вашему дому какая-то госпожа… прыг из экипажа и прямо в парадную дверь… Я заглянул ей под шляпку… Батюшки мои, это моя Варвара Николаевна!

Бургмейер (удивленный и пораженный). Как? Варвара Николаевна ваша?.. Ко мне?.. В дом?..

Куницын. Она самая-с! И я сначала, признаться, подумал, что не в гости ли она приехала к вашей этой мамзельке… Гостятся они иногда между собой… Подхожу к кучеру и спрашиваю: какую это даму ты привез к господину Бургмейеру? – «Это, говорит, его экономка». Сомненья тут рассеялись, завеса с глаз пала. Опешил, я вам скажу, сильно. Главное, не знаю, как тут быть: с одной стороны, бабенка молоденькая, хорошенькая, любил тоже ее – как ее выдать?.. Жалко!.. А с другой стороны, знаю, что по характеру своему она непременно какого-нибудь другого плута подберет, они обокрадут вас, и она потом головой может поплатиться за это. Думал-думал я и пошел к этому другу моему Мировичу. Он малый этакий благороднейший, умный… Рассказываю ему и спрашиваю, как я должен поступить? Он-то, знаете, растерялся сначала, «По-моему, говорит, тебе следует идти к господину Бургмейеру, прежде всего связать его обещанием, что он судом эту госпожу не станет преследовать, а потом открыть ему все. Нельзя же, наверное зная, попускать, чтобы человека обокрали и, кроме того, этой не Варваре Николаевне, как она тебе сказывалась, а Евгении Николаевне не мешает дать хороший урок, так как она, по всему видно, негодяйка великая». Что я и исполнил.

Бургмейер (сильно смущенный). Очень вам благодарен; но я в первый раз имею честь вас видеть, а потому чем же вы можете подтвердить справедливость того, что передали мне?

Куницын. Ей-богу, уж не знаю чем. Всего лучше поищите у ней в бумагах паспортов этих на французскую подданную Эмилию Журдан и бельгийца Клямеля.

Бургмейер (нахмурив брови). Вы думаете, что они у ней целы?

Куницын. Думаю-с и полагаю даже, что если она еще не нашла кого-нибудь другого на место меня, так приискивает. Вы, как найдете у ней эти паспорта, так сейчас мне их возвратите: я им рванцы задам немедля, а то, черт, попадешься еще с ними, да и эту Евгению Николаевну, что ли, судом уж не преследуйте, – это для меня важнее всего!