Ваал

Оглавление

А теперь я пойду лягу! Мне что-то очень уж нездоровится… (Уходит.)

Явление VI

Мирович (один). Несчастные, несчастные мы с нею существа!.. И что тут делать, как быть? Хорошо разным мудрецам, удивлявшим мир своим умом, силой воли, характера, решать великие вопросы… Там люди с их индивидуальностью – тьфу! Их переставляют, как шашки: пусть себе каждый из них летит и кувыркается, куда ему угодно. Нет, вот тут бы пришли они и рассудили, как разрубить этот маленький, житейский гордиев узел!

Слышится звонкий голос и смех.

(Прислушиваясь.) Что это, никак Куницын?

Явление VII

Входит действительно Куницын.

Куницын (разводя словно в удивлении руками). Какой случай, какой случай! – как говорят в водевилях.

Мирович. Что такое?

Куницын (повторяя свое). Какой случай!.. Какой случай! Но погоди, наперед надо произвести уплату!.. Танюшка, а Танюшка, милая моя кухарочка!

Уходит в ту дверь, из которой появлялась кухарка.

Мирович (с досадой). Вот уж не в пору гость!

Куницын (возвращаясь). Никого!.. Пуста кровать! Девочка одна только сидит!

Мирович. Но где ж Татьяна?

Куницын. Девочка говорит, что ее барыня услала в Москву с письмом.

Мирович (в недоумении). Как в Москву с письмом? Зачем?

Куницын. Не знаю! Врет, вероятно: прелестная Танечка просто, я думаю, в кабак убежала! Начинаю, впрочем, мой рассказ: въехав в парк, я захотел попройтись пешком. Голова очень трещала: пьян вчера сильно был, и у самой церкви, нос к носу, сталкиваюсь с Евгенией Николаевной. В первый раз еще мы с ней встретились после роковой разлуки! Идет какой-то, батюшка, парижанкой… Экипаж отличнейший около нее едет… Оказывается, что супруг даже при ней есть, этот бургмейеровский жидок!.. Как увидала меня Евгения Николаевна, так сейчас и вцепилась и разругала меня, я тебе скажу, почти непристойными словами!.. Я ее таковыми же. Супруг было ее тут вступился… Я погрозил оному палкой… Не сойдясь таким образом в наших убеждениях, мы разошлись, и вдруг у ворот уж твоей дачи зрю: помнишь ты этого Хворостова, что еще с первого курса вышел, по непонятию энциклопедии правоведения, и которого, по случаю сходства его физиономии с мускулюс глютеус, обыкновенно все мы называли: «господин Глютеус». Он здесь, изволите видеть, судебным приставом служит… «Здравствуйте, говорю, господин Глютеус! Куда это вы путь ваш держите?» – «Что, говорит, ты бранишься все…» Знаешь, с этими надутыми щеками своими и глупой харей шепелявит. «Я, говорит, иду по службе!» – «Ну, пошлют ли, говорю, тебя, Глютка, куда-нибудь по службе! Что ты врешь!» Еще более обозлился. «Где, говорит, я вру: я иду к Мировичу деньги с него взыскивать, две тысячи рублей!» – «Что ты брешешь, говорю, показывай сейчас, какие это деньги?» Подал он мне бумагу; в самом деле взыскание. Я думаю: у парня ни копейки нет; чего доброго, в тюрьму потянут. Хвать себя за бумажник: хорошо, черт возьми, что у меня-то на этот раз деньги случились… Сунул я этому дуралею в руку две тысячи целковых, завел его в лавочку, взял с него расписку и, выведя опять на тротуар, будто шутя, повернул его и трах в шею, так что он носом почти у меня в грязь ткнулся. Заругался, заплевался. «Ничего, говорю, подлец, лайся! Не станешь вперед ходить со старого товарища деньги взыскивать!» И вот тебе оная расписка! (Кладет с торжеством расписку на стол.)

Мирович (сгоревший при этом рассказе приятеля со стыда и беря его потом за руку). Благодарю тебя, добрый друг, но, право, мне совестно… Зачем и для чего ты это сделал? Наконец, где ты взял денег, и какие у тебя могут быть лишние две тысячи целковых?

Куницын (наивно). Деньги эти у меня, брат, бургмейеровские. Помнишь, он обещался меня поблагодарить, если слова мои оправдаются; а сегодня поутру вдруг подают мне пакет, с виду ничего особенного не обещающий; распечатываю его… Вижу: деньги!.. Пересчитал – две тысячи рублей и коротенькая записочка, что это от господина Бургмейера, – кратко, деликатно и благородно!

Мирович (почти в ужасе отступая от приятеля). И ты мой долг заплатил бургмейеровскими деньгами?.. Послушай, Куницын, у тебя действительно, видно, нет в голове никакого различия между честным и бесчестным. Как тебе самому-то не совестно было принять эти деньги от Бургмейера, потому что ты этим теперь явно показал, что продал ему любившую тебя женщину, и ты еще платишь этими деньгами за меня, любовника жены Бургмейера. Понимаешь ли ты, какое тут сплетение всевозможных гадостей и мерзостей? Наконец, ты меня ставишь в совершенно безвыходное положение. Я должен теперь бежать кланяться всем в ноги, чтобы мне дали две тысячи рублей, которые я мог бы швырнуть господину Бургмейеру назад! Но кто ж мне поверит такую сумму? Это жестоко, бесчеловечно с твоей стороны, Куницын! Если ты сам не понимаешь, так спросил бы прежде меня: нельзя же честью другого так распоряжаться.

Куницын (совершенно опешенный и почесывая голову). Да, это так! Теперь я сам вижу, что тут есть маленькая неловкость. А вначале мне казалось, что я приятное для тебя делаю: все-таки человека не посадят в тюрьму!

Мирович. Что ж такое в тюрьму? Меня не за преступление посадили бы в тюрьму, и в этом случае гораздо бы меньше было уязвлено мое самолюбие, чем теперь.

Куницын (почти сквозь слезы). Понимаю я!.. Извини, брат! Ей-богу, я не ожидал, что так тебя огорчу этим. Но погоди!.. Это поправить можно. На днях у меня еще получка будет, только по совершенно уже частному делу: свое последнее именьишко жеганул побоку – не хочу быть проприетером, и от меня бы ведь ты, конечно, принял деньги, чтобы заплатить там какому-нибудь дьяволу долг твой, иначе я рассорился бы с тобой навек. Ergo: как только я получу эти деньги, немедля же отправлю к господину Бургмейеру его две тысячи целковых и напишу ему: «Merci, я бабьим мясом не торгую!» – и ты тогда, выходит, мне уж должен будешь.