Том 5. Стихотворения 1923

• Предыдущая
• 22/73
• Следующая

[1923]

Рабочим Курска, добывшим первую руду, временный памятник работы Владимира Маяковского

Было:
    социализм —
         восторженное слово!
С флагом,
    с песней
         становились слева,
и сама
           на головы
                спускалась слава.
Сквозь огонь прошли,
              сквозь пушечные дула.
Вместо гор восторга —
             горе дола.
Стало:
           коммунизм —
         обычнейшее дело.
Нынче
    словом
         не пофанфароните —
шею крючь
       да спину гни.
На вершочном
         незаметном фронте
завоевываются дни.
Я о тех,
    кто не слыхал
         про греков
              в драках,
кто
     не читал
         про Муциев Сцево̀л,
кто не знает,
          чем замечательны Гракхи, —
кто просто работает —
             грядущего вол.
Мы митинговали.
    Словопадов струи,
пузыри идеи —
               мир сразить во сколько.
А на деле —
         обломались
              ручки у кастрюли,
бреемся
    стеклом-осколком.
А на деле —
          у подметок дырки, —
без гвоздя
    слюной
         клеи́ть — впустую!
Дырку
    не поса́дите в Бутырки,
а однако
    дырки
         протестуют.
«Кто был ничем, тот станет всем!»
Станет.
    А на деле —
как феллахи —
             неизвестно чем
              распахиваем земь.
Шторы
    пиджаками
         на́ плечи надели.
Жабой
    сжало грудь
         блокады иго.
Изнутри
    разрух стоградусовый жар.
Машиньё
    сдыхало,
         рычажком подрыгав.
В склепах-фабриках
         железо
              жрала ржа.
Непроезженные
         выли степи,
и Урал
    орал
            непроходимолесый.
Без железа
       коммунизм
              не стерпим.
Где железо?
        Рельсы где?
              Давайте рельсы!
Дым
        не выдоит
             трубищ фабричных вымя.
Отповедь
    гудковая
         крута:
«Зря
        чего
    ворочать маховыми?
Где железо,
       отвечайте!
         Где руда?»
Электризовало
             массы волю.
Массы мозг
        изобретательством мотало.
Тело масс
    слоняло
         по горе,
              по полю
голодом
    и жаждою металла.
Крик,
          вгоняющий
         в дрожание
              и в ёжь,
уши
       земляные
           резал:
«Даешь
железо!»
Возникал
    и глох призыв повторный —
только шепот
          шел
         профессоров-служак:
де под Курском
              стрелки
            лезут в стороны,
как Чужак.
Мне
        фабрика слов
         в управленье дана.
Я
   не геолог,
но я утверждаю,
         что до нас
было
         под Курском
         го́ло.
Обыкновеннейшие
         почва и подпочва.
Шар земной,
          а в нем —
             вода
              и всяческий пустяк.
Только лавы
         изредка
         сверлили ночь его.
Времена спустя
на восстанье наше,
         на желанье,
              на призыв
двинулись
    земли низы.
От времен,
       когда
         лавины
              рыже разжиже́ли —
затухавших газов перегар, —
от времен,
    когда вода
         входила еле
в первые
    базальтовые берега, —
от времен,
    когда
         прабабки носорожьи,
ящерьи прапрадеды
         и крокодильи,
ни на что воображаемое не похожие,
льдами-броненосцами катили, —
от времен,
    которые
         слоили папоротник,
углем
         каменным
               застыв,
о которых
    рапорта
         не дал
                    и первый таборник, —
залегли
    железные пласты.
Будущих времен
         машинный гул
в каменном
        мешке
         лежит —
              и ни гу-гу.
Даешь!
    До мешков,
         до запрятанных в сонные,
до сердца
    земного
         лозунг долез.
Даешь!
    Грозою воль потрясенные,
трещат
    казематы
         над жилой желез.
Свернув
    горы́ навалившийся груз,
ступни пустынь,
         наступивших на жилы,

• Предыдущая
• 22/73
• Следующая