Опасная тайна Зала фресок

Оглавление

Энцо напрягал глаза, силясь разглядеть что-нибудь в тусклом свете на черно-белой фотографии, похожей на тысячи других групповых снимков учеников и учителей. Примерно сотня студентов со своими преподавателями сидят и стоят в пять рядов перед длинным зданием, улыбаясь в камеру. Под снимком значилось: «Выпуск имени Виктора Шельшера, 1994–1996».

Он сразу заметил Гейяра, сидевшего почти в середине первого ряда со слегка скучающим видом, сложив руки на коленях и скрестив ноги. Ни Гуго, ни Рока Энцо с первого взгляда не нашел.

— Наверху я сделаю вам копию, — сказала мадам Анри, торжествующе помахав извлеченной со дна коробки видеокассетой с надписью «1994–1996». — По традиции, студенты вели видеолетопись своего выпуска. Любительская съемка скверного качества, но я уверена, что Гуго обязательно где-нибудь мелькнет. Если подождете двадцать минут, я перепишу для вас кассету.

— Вы очень добры, — искренне отозвался Энцо. — А не найдется у вас списка студентов выпуска Шельшера? Может, родственники захотят с кем-то списаться или позвонить…

— Список есть в справочнике. Это-то легче всего.

Сидя в удивительно тихом квадратном дворе, куда солнечные лучи соскальзывали по остроконечным крышам, и поглядывая на делегатов проходившей в амфитеатре конференции, мелькавших за стеклянными дверями, Маклеод изучал копию фотографии, любезно сделанную для него мадам Анри. Среди множества лиц он уже нашел Гуго д’Отвилье и Филиппа Рока и теперь рассматривал остальных, задаваясь вопросом, кто еще участвовал в убийстве своего учителя. Молодые смеющиеся лица казались такими юными и невинными… Он пробежал глазами список, где значились Гуго д’Отвилье, Филипп Рок и еще сто двенадцать имен. Теперь у него есть фотографии и имена предполагаемых убийц Гейяра, двое из которых мертвы. Сможет ли он когда-либо разоблачить остальных? И сколько времени они проживут после этого?

Во двор торопливо вышла мадам Анри. Энцо поднялся ей навстречу.

— Вот, — протянула она большой коричневый конверт с видеокассетой. — Все готово.

Энцо сунул в конверт фотографию и список имен.

— Огромное вам спасибо, мадам.

— О, это самое меньшее, что я могу сделать, — сочувственно улыбнулась мадам Анри. — Пожалуйста, передайте семье мои искренние соболезнования.

IV

От Обсерватуар до подземной парковки на улице Сен-Жак было меньше пяти минут ходьбы. Саквояж Энцо, с которым он ездил в Отвилье, так и лежал в машине. Маклеоду хотелось переодеться: целый день проходил в рубашке и слаксах Раффина, в свое время оставленных журналистом у Шарлотты, — вещественное подтверждение романа, о котором Энцо знать не хотелось. Кстати, в спальне Шарлотты нашлась чуть не половина гардероба журналиста. Энцо претила мысль, что с Раффином она занималась любовью с такой же энергией и страстью, однако у них был длительный роман, и с этим приходилось смириться.

Трехуровневая подземная парковка располагалась под жилым домом между улицами Фельянов и Урсулинок. Раффин ставил машину на нижнем уровне. Он не смог дать Энцо ключ от лифта, но объяснил, что спуститься можно и по спиральному съезду. Дневной парижский зной быстро остался позади, когда Энцо двинулся вниз по крутому уклону бетонной дорожки. На первом уровне не было ни души. В слабом дежурном освещении тени автомобилей отчего-то казались зловещими. По обе стороны от центрального прохода располагалось по десять парковочных мест, разделенных металлическими решетками. Раффин оставил свой гараж открытым, чтобы Энцо мог в любое время взять машину.

Спустившись ниже, Маклеод с неудовольствием отметил, что не горят даже дежурные лампочки. На первом уровне он еще что-то различал в слабом мигающем желтом свете, но на втором продвигался в кромешной темноте. Когда съезд закончился, Энцо не мог разглядеть даже своих рук у самого лица. Где-то рядом был выключатель, но Маклеод понятия не имел, где именно. Энцо начал закипать. Он торопился в Кагор — добрых шесть часов на автомобиле — и хотел выехать как можно раньше.

В дальнем конце прохода он увидел едва различимый светящийся указатель «Выход» над дверью, ведущей к лифту. Вытянув руки перед собой, Энцо осторожно двинулся вперед, пока не почувствовал под пальцами холодный металл. Дверь гаража задребезжала от прикосновения. Маклеод пошел дальше, перебирая руками от одной двери к другой. Ближе к светящейся табличке он начал различать вокруг какие-то смутные очертания, но вытянутые руки все равно исчезали в темноте. Вот и гараж Раффина — дверь поднята. Нашарив ключи от машины, Маклеод нажал кнопку и услышал, как открылись замки на дверцах. В этот момент от сплошной тени отделилась часть, теплая и тяжелая, и окутала его с головы до пят. Энцо не удержался на ногах и упал навзничь. Послышался громкий стук, и лишь секундой позже пришла боль — он крепко приложился затылком о бетонный пол. Из глаз посыпались искры — розовые вспышки и оранжевые блики. Темнота тяжело давила, не давая вздохнуть, и только тут Энцо понял, что у темноты человеческие руки в мягких шерстяных перчатках, сдавливающие ему горло.

Охваченный страхом, Маклеод брыкался и пинался, но темнота упрямо и сильно прижимала его к полу, как бабочку к обоям. Энцо поймал слабый отсвет над дверью, пробежавший по занесенному над ним лезвию, и понял, что сейчас последует.

— Простите меня, — услышал он шепот в темноте.

— Что?! — не веря ушам, прохрипел Энцо и схватил нападавшего за запястье, прежде чем тот нанес удар. Однако сразу понял, что это мужская рука, причем гораздо более сильная, и он не сможет долго удерживать ее в воздухе. В отчаянии Маклеод вцепился в нависшее над ним лицо, ощутив горячее влажное дыхание через шерстяную ткань. Пальцы сами нашли отверстия маски, и он с силой ткнул нападавшего в глаза. Мужской вопль наполнил темный подвал парковки. Давление руки, держащей нож, сразу ослабло. Энцо услышал, как сталь зазвенела по бетону. Нападавший старался оторвать руку Энцо от своего лица и спасти глаза. Воспользовавшись шансом, Маклеод сжал кулак и изо всей силы нанес прямой удар, метя в голову противника, по-прежнему невидимого в темноте. Раздался костяной хруст, и крик незнакомца слился с его собственным стоном: удар костяшками кулака в кость — скулу или бровь — весьма болезненная штука.