Дело чести или «Звезда Бенгалии»

Оглавление

— Что ж, — Кромов развёл руками, — тогда вернёмся к нашему арестанту. Поручик по-прежнему остаётся нашей единственной надеждой на успех.

Глава 10

Мы вошли в комнату. В углу на стуле сидел Захар, строго выполняющий приказ своего хозяина. Поручик сидел на небольшом диване у стены перед низким столиком, на котором лежали купленные Кромовым газеты. С того часа, когда я его видел, Бехтерев сильно изменился. Ещё три часа назад он был полным сил и ярости человеком, который с презрением и ненавистью смотрел на окружающих, сейчас же он был совершенно разбит. Он сидел, согнув спину, лоб был покрыт каплями пота, и, казалось, не мог отвести взгляд от фотографии в газете на столе перед ним. Мы взяли стулья и сели рядом.

— Ну как? — спросил Кромов, — вы подумали?

Бехтерев поднял на нас глаза. При взгляде на меня он сощурился, будто пытаясь что-то вспомнить.

— А, Важин, — голос у поручика заметно ослаб, — мы, кажется, сегодня с вами уже виделись?

— Да, виделись. Но разговор у нас не получился.

— Возможно. Я готов ответить на ваши вопросы господа, а вы уж действуйте, как сочтёте нужным. Что вы хотите знать?

— Скажите, — начал Кромов, — я так понимаю, что после разрыва с Марией Вышатовой вы считали виновником этого её отца?

— Да. Она как-то намекнула мне, что он считает меня не слишком блестящей партией для своей дочери.

— А что дальше?

— Дальше? А дальше она со мной практически перестала видеться. В их дом меня не приглашали. Мне доводилось бывать только на официальных мероприятиях фонда, но Марии там не было. Позвольте мне не рассказывать, как я постепенно скатился до образа жизни забулдыги, в этом мало для меня приятного.

А примерно неделю назад, в кабаке, ко мне за стол подсел один малый и спросил, не я ли поручик Московского гренадёрского полка Григорий Бехтерев. Я сказал, что да. Тогда он дал мне письмо и сказал, что оно от дочери князя Вышатова. Я схватил письмо и стал читать.

— А письмо было написано её подчерком?

— Этого я не мог знать. Она никогда не посылала мне писем. В двух словах в письме было сказано, что она решила порвать со своим тираном-отцом и связать свою судьбу со мной, и спрашивала, на что я готов ради этого. Ответ просила передать с тем же посланником. Я схватил лист бумаги и написал только одну фразу — на всё!

— А кто был этот посланник княжны Вышатовой?

— Он сказал, что он друг одного работника из Набережного дворца, и назвал имя парня, который, насколько я знаю, работает помощником садовника.

— А как он объяснил, что письмо вам передаёт он, а, к примеру, не горничная или сам его друг, который работает у князя?

— Как объяснил мне этот человек, он потом сказал, что зовут его Филипп, а друзья зовут его Филя, так вот, Филипп сказал мне, что к его другу обратилась личная горничная княжны. Сказала, что он, видимо, ловкий парень и не сможет ли он изыскать способ тайно передать письмо одному человеку. Тот согласился и, зная, что Филипп человек бывалый, попросил его помочь.

— М-да. А как этот Филя нашёл вас? Горничная сказала название трактира, где вас искать?

— Должен признаться, что такой вопрос вообще не пришел мне в голову.

— Понятно. Что было дальше?

— Я спросил, когда он сможет передать ответ. Филя предложил встретиться через день в этом же заведении. Я согласился. Потом я предложил угостить его ужином. Признаться, этот человек казался мне вестником счастья и надежды, и мне хотелось хоть чем-то отблагодарить его. После ужина мы расстались. Я пошёл домой, внутри у меня все клокотало, я чувствовал прилив какой-то странной, безумной энергии. Мне захотелось, не ожидая послезавтра, броситься в Набережный дворец, причём, ни закрытые двери, ни решетки на окнах не казались мне преградой. Я еле сдержался, но на следующее утро чувствовал себя совершенно разбитым. Голова была как в тумане, а усталость былая такая, как будто я пробежал с десяток вёрст. Тогда я совершенно не понял, в чем дело, и снова отправился в кабак, где обычно проводил время. Через день мы, как и договаривались, встретились с Филей. Он снова принёс мне письмо от Марии Вышатовой. Там было написано, что она безумна рада моему согласию, что всегда в меня верила и прочее и прочее. Там же она изложила такой план. По её словам, у них в доме была драгоценность, некий алмаз, который по закону принадлежал только ей. Однако, по словам Марии, её отец распоряжается им по своему усмотрению и хранит его в сейфе в каком-то банке, но через несколько дней его привезут в дом. Он будет нужен князю для каких-то финансовых операций. Она просила меня воспользоваться этим случаем, взять алмаз и передать ей. Она так и написала «взять», поясняя, что это не будет кражей, так как я только верну драгоценность ее законной владелице. С этой драгоценностью она получит полную финансовую независимость и сможет сама распоряжаться своей судьбой. Она снова просила меня ответить в письме, если я согласен. Я согласился. Прошло три-четыре дня. Мы с Филей виделись каждый вечер, и я практически вообще не появлялся дома. В следующей записке мне изложили, что я должен был делать, план был предельно прост. На балу, который даёт князь, мне следовало дождаться, когда большинство гостей разъедутся, и, если получится, незаметно взять алмаз в главной зале, а потом спрятать его в тайник…

— Постойте! — Кромов прервал рассказ. — Как это понимать, если получится?

— Вы понимаете, Мария…, — Бехтерев запнулся и обхватил голову руками, — теперь я даже не пойму, она ли вообще писала эти письма!