Серая мышь

Оглавление

— Да, к пятисотлетию прибытия да Винчи в Милан, где начался необычайно продуктивный период творчества мастера.

Гости и все, кроме Джулии и Да-нян, разговаривали по-украински, даже Тарас, хотя говорил он ужасно плохо, но ему хотелось угодить Джемме. Мне кажется, что Тарас побаивается ее и малость завидует. Завидует не ее таланту, нет, а умению держаться независимо, такая она у нас с детства.

В конце вечера меня порадовала наша невестка Да-нян, она любит подносить неожиданные сюрпризы друзьям и близким.

Чтобы привлечь к себе внимание, Да-нян вдруг схватилась за голову, изобразила на лице гримасу ужаса и воскликнула:

— Ну как же я могла забыть?!

Да-нян быстро поднялась, метнулась в коридор, где на вешалке дамы оставили свои сумки, и вернулась с торжественной улыбкой, неся в руках небольшой томик.

— Вам, отец, как самому старшему среди нас, — протянула она его мне.

— Что это? — спросил я, разглядывая на обложке тисненые иероглифы. Открыл томик, и меня словно обдало приятным теплом. На меня смотрело дорогое лицо Тараса Григорьевича Шевченко. — Шевченко на китайском языке! Думал ли когда-нибудь об этом наш великий поэт? — воскликнул я. — Спасибо, тебе, дочь, большое спасибо. — Я обнял невестку и растроганно поцеловал ее.

— Как это тебе удалось? — спросила Джемма.

— Я прочла в газете, что в Шанхае вышел том Тараса Шевченко, написала своим, они достали и выслали. Я только сегодня получила бандероль, но в спешке забыла вам дома сказать об этом.

Конечно же, Да-нян схитрила, не могла она о таком забыть даже в спешке! Просто моя невестка очень любит эффект, неожиданность. Так и произошло сейчас. Мы восхищаемся, а она с ласковой подобострастностью заглядывает нам в глаза, мило улыбается, ее симпатичное личико с раскосыми маслинными глазами всегда сияет улыбкой.

— Переведи мне, что вошло в этот том, — прошу я ее.

— Здесь восемьдесят стихотворений и поэма «Гайдамаки».

Мы снова и снова брали в руки этот том, листали, рассматривали его. Он был украшен автопортретами Шевченко, автографом его «Заповита» и полутора десятками иллюстраций.

Джемма не любила никому ни в чем уступать, и поэтому, когда страсти улеглись вокруг подарка Да-нян, вынула из стопки картин, стоявших у стены, небольшое полотно с лесным пейзажем Волыни. Она начала писать его во время поездки на Украину, а заканчивала здесь. Я знал о нем. Джемма, по всей видимости, готовила его мне как подарок на именины. Не будь сегодня этого тома, Джемма не показала бы свой пейзаж. Но как же тут утерпеть! И вот во второй раз в этот день я ощутил прилив счастья. Как редки в нашей жизни такие минуты! Пейзаж прекрасен: край леса, сквозь деревья виднеется коричневатая хатенка, в такой мы с Галей ночевали когда-то по дороге из Варшавы в Ковель… Придя домой, я вначале повесил эту картину в гостиной на самом видном месте. А потом перенес в кабинет. Кому она нужна в гостиной! А мне она дорога. Смотрю на нее и шепчу, как молитву: «Где ты, моя Волынь, в убранстве лесов, с белыми березами? Где вы, мои Галя и Тарас?» Той земли мне уже не видать во веки веков. Но все же нет-нет да и затеплится надежда: а вдруг когда-нибудь еще увижусь с вами, моя жена и мой сын?! О, если бы существовала та загробная жизнь, которую нам обещают святые отцы!

10

Пан Бошик исчезал так же внезапно, как и появлялся. Ночью за ним зашел Юрко, и они ушли. Мы были очень рады; все время, когда он скрывался у нас, мы жили как на иголках. Галя, добрая и наивная душа, сокрушалась, что пан Бошик даже куска хлеба на дорогу не взял, но я понял, что уходил он не очень-то далеко.

В следующий раз Бошик появился у нас весной. Его днем открыто привезли на телеге, и был он какой-то необычайно важный, напыщенный. Поселился пан Бошик у Дзяйло, зашел во время перемены к нам в школу, прямо в учительскую, сделал вид, будто ни меня, ни Галю не знает, показал мне и Вахромеевой удостоверение инспектора облоно. А оставшись в моем крохотном кабинете со мной наедине, обнял меня и озорно усмехнулся, даже игриво подмигнул.

— Видал, какую карьеру я сделал за это короткое время! Не какой-нибудь учитель или директор, а инспектор! Приехал проверять, как в глубинке поставлена внешкольная работа.

Я вынул тетрадку с нашими планами, хотел позвать Вахромееву, у нее тоже кое-что имелось, но Бошик махнул рукой.

— Пустое, считай, я всю вашу писанину уже проверил, мне нужно другое. Ты как-то говорил, что учителя выходят с учениками на природу, в поле, лес, дают там уроки или устраивают походы. Бывает такое?

— Бывает. Уроки природоведения, ботаники. По этим предметам у нас молоденькие учительницы. — Я улыбнулся и добавил: — С ними вам будет приятно прогуляться.

— А с тобой приятнее вдвойне, — серьезно заметил Бошик. — Мне нужно, чтобы ты вывел детей в поход не один, а два-три раза. И я с тобой пойду. Это возможно?

— Директор ходит в походы редко, но для такого гостя… — Я развел руками в знак полного понимания, хотя, честно говоря, ничего не понимал до тех пор, пока мы не отправились в этот не очень далекий поход. Маршрут наметил сам пан Бошик. Оказалось, что все походы совершались в сторону воинских частей и скрытого в лесу аэродрома.

— Любознательным детям здесь интереснее, — усмехался пан Бошик (забыл сказать, что теперь он имел другую фамилию — Гребенюк). Детям действительно было интересно, они выбегали на поле к самолетам, подходили близко к зенитным орудиям, за ними следовали мы с инспектором, а часовые, добродушные молодые красноармейцы, доверчиво усмехались и не очень строго окрикивали: