Выбери любимый жанр

Оценить:

Спасти СССР. Манифестация

Оглавление

— Что, — негромко прозвучало за спиной, — любуешься?

Я покосился на папино отражение.

"А ведь мне теперь просто нельзя проиграть. Столько уже заплатил! Чужими жизнями, не серебром".

— Мама спать легла? — уточнил полушепотом.

Папа кивнул в ответ.

— Пошли тогда на кухню, — предложил я.

Сели за стол. Я налил чаю и подвинул себе вазочку с тягучим вишневым вареньем.

— Мама говорит, что ты уже и домой не всегда на ночь приходишь, — начал папа разговор.

Я доверительно наклонился к нему:

— Да вот думаю, не пойти ли в разгул.

Папа глянул остро и помолчал, что-то напряженно обдумывая. Потом спросил:

— Ну, и кому ты этим сделаешь хуже?

Я криво усмехнулся:

— Вот ты не поверишь, но я думаю об этом каждый день.

Папа с тоской посмотрел на разобранную для чистки трубку, душераздирающе вздохнул и взялся за ершик.

Я торопливо глотал горячий чай. Обычно сладкое варенье сегодня горчило.

— Я тоже… — сказал, наконец, папа, — я тоже об этом думаю.

Я ткнулся лбом в твердое отцово плечо и посидел так, закрыв глаза. Потом предложил негромко:

— Давай тогда вместе думать.

И, не дожидаясь ответа, пошел в комнату спать.

Как я и ожидал — день получился тяжелым.

Глава 9

Пятница 17 марта, 1978, день

Ленинград, Измайловский пр.

Дуло вдоль проспекта немилосердно. По северному злой ветер вымораживал скулы и гнул пешеходов к земле. Я нырнул в долгожданную подворотню, словно солдат в окоп из-под обстрела, и с облегчением перевел дух. Смахнул со щек невольные слезы и заторопился дальше, в свой сумрачный подъезд. Пусть в нем попахивает плесенью из подвала, зато от пузатых батарей щедро расходится жар, а за это я сейчас был готов простить многое.

Взлетел, постепенно отогреваясь, на три с половиной лестничных пролета вверх и замер на полушаге, ошарашенный открывшейся картиной. На уровне моих глаз, на фоне той самой желанной батареи ярким пятном выделялись знакомые финские сапожки с приметно-красным кантом. Я поднял недоуменный взгляд выше. На облупившемся подоконнике сидела, нахохлившись, Софья и остановившимся взглядом смотрела куда-то сквозь стену дома напротив. На полу в углу стояла средних размеров ободранная клетчатая сумка.

— Эй! — я крадучись поднялся по оставшимся ступенькам и осторожно пощелкал пальцами перед ее лицом.

Она медленно повернула голову и посмотрела на меня без всякого выражения.

Я наклонился к ней, разглядывая.

"Да она, похоже, больна!" — сообразил, увидев влажный лоб и покрасневшие склеры.

— Ты это что? — пробормотал растерянно и положил ладонь на лоб.

Ну, точно, горячий. А пальцы — холодные, как лягушки.

— Эй, Софи, — сказал громче, разминая ее ладонь, — ты почему не в кровати?

Она посмотрела на меня, шмыгнула носом и просипела:

— А нету кровати.

— Не понял… Как нету? А в общаге?

— Выгнали. Уж три дня как, — мрачно ответила она.

— Че?! — вырвалось из меня потрясенно, — как выгнали? За что?

— За что, за что, — забормотала Софья, недовольно щурясь вдаль, — да какая теперь разница за что?! Ну, предположим, за дебош…

— О, мать, да ты буйна во хмелю… — растерянно проговорил я.

Она злобно зыркнула и отвернулась.

— Снимать комнату теперь придется? — предположил я неуверенно.

— На что?! — почти простонала Софья.

— Понятно, прогулеванила все, — протянул я, и был награжден за это еще одним недовольным взглядом.

— Иди уж, — сказала она тускло, — я случайно именно в твою парадную зашла согреться.

— Верю, — сказал я, быстро прокручивая в уме варианты, — а с работы вас, сударыня, не турнули?

— Тебе-то какое дело? — сумрачно спросила она.

— Да… Привык уже к лечащему врачу, — развел я руками.

— Не знаю… — Софья обхватила себя руками и начала раскачиваться, — ничего не знаю… Паспорт еще потеряла… Дура…

— Ого, — я в удивлении почесал затылок, — да у тебя талантище! Слушай, Софи… Софи! Ну-ка, золотце, посмотри мне в глаза. Ты, вообще, можешь себя прилично вести? Держать себя в рамках? Или это дохлый номер?

— Не знаю, за кого ты, ребенок, меня принимаешь, — она приняла оскорбленный вид, — но за все время учебы и работы в Ленинграде у меня было только два привода в милицию. Да и то… — она безнадежно махнула рукой, — а! Что теперь говорить…

Я еще чуть поколебался. Ну, не домой же ее такую тащить… Нет, у родителей со здоровьем все в порядке, но сердца-то не железные… Перед моими глазами как живое встало батальное полотно: — "мама, папа, а это — Софочка, наш участковый, теперь она поживет со мной в комнате", — и я гнусно ухмыльнулся.

— Так! — хлопнул в ладоши, — собралась с мыслями. Есть вариант с жильем где-то до июля. Но! — я нацелил на нее палец, — ты должна твердо пообещать мне две вещи. Первая — никаких гостей и выпивки, — она истово закивала, глядя на меня со внезапно вспыхнувшей надеждой, — второе: будешь опекать живущую там девочку. И не дай бог… — я сделал паузу и многозначительно помотал пальцем перед ее лицом, — не дай бог я замечу какое дурное влияние с твоей стороны… Да, и третье — обо всем этом молчать. Даже подружкам. Договорились?

Она резво спрыгнула с подоконника, поморщилась, а потом с подозрением уточнила:

— А что за девочка?

— Да… Сирота практически. Посиди пока здесь, у меня папа после аппендэктомии дома. Я за такси, быстро, — и я побежал вниз, перескакивая сразу через две ступеньки и покачивая в изумлении головой. А еще говорят, что в одну воронку два снаряда не падают. Еще как падают, особенно если воронка дурная.