Созвездье Пса

Оглавление

Итак, «гуннский ужас» был явлением не столько военно-политическим, сколько психологическим. Возможно, появление пришельцев из Великой Степи стало последней каплей, переполнившей чашу, из которой было суждено пить европейцам IV— V веков. Любое напряжение человеческих сил имеет свой предел, и в условиях тянувшегося много десятилетий кровавого противостояния между Империей и остальной Европой гуннское вторжение подтолкнуло европейцев к черте, за которой иррациональное в общественном и индивидуальном сознании начинает подавлять рацио, вызывая распад воли и психические эпидемии, одной из форм которых и был «гуннский ужас». Неудивительно, что те, кто вольно или невольно стал виной этого всеевропейского безумия, навсегда остались черной легендой цивилизованного мира…

Мы идем со Светой вдоль кипарисов по Древней улице, и я думаю о том, что послезавтра будет последний день и все завершится, едва начавшись, хотя никому из нас этого не хочется. А лето еще не кончилось, вокруг нас по-прежнему Крым, рядом все то же море. Конечно, можно, сдав билет, побыть здесь недельку-другую — на черную зависть Луке. Но… Но Херсонес, настоящий Херсонес, послезавтра исчезнет, и я стану обыкновенным курортником в этом залитом асфальтом городе. А это как раз то, от чего я который год бегу на наш странный карнавал. На третий день нам со Светой будет совершенно не о чем говорить, и тогда она уж точно пожалеет, что не поехала в Ласпи, где, как известно, все оплачено.

Но, может быть, все-таки… Жизнь — это не только Херсонес, не только эти серые камни, эта желтая трава, эти коммунальные склоки. Или сейчас только они и есть — жизнь?

…Лишь здесь нам быть вместе — среди желтой травы, среди серых камней, среди херсонесского безумия. Лишь здесь чужие могут стать своими, лишь здесь можно войти в стаю. Херсонесские маски падают с лиц, никого не узнать, никого не вспомнить…

Кемеровские Змеи только что уехали, оставив в печали многих в Херсонесе

— и вне Херсонеса. Маленькая уютная комнатушка на Древней свободна. После нашего фронтового быта странно смотрятся тюлевые занавески и кровать с металлическими шишечками. В этих стенах Света уже не кажется египетской статуэткой на музейной полке — и мне почему-то на миг становится грустно…

Пьем чай. Никому до нас нет дела.

Мы на этих развалинах тратим года. Сколько вбито в проклятую землю труда! Херсонес! Забираешь ты силы и души! А взамен что даешь? Ничего! Никогда!

Обитатели сараев только еще начинают шевелиться, когда мы со Светой, не торопясь, проходим мимо, направляясь на Веранду. В дверях сарая мелькает перекошенная от эмоций физиономия Ведьмы Манон, ее резкое повизгивание извещает о нашем появлении почтеннейшую публику. Оглянувшись, я с интересом обнаруживаю выстроившуюся у Эстакады шеренгу — пигалицу Манон рядом с могучей Стеллеровой Коровой, рядом с ними разгильдяя Славу. Чуть дальше…

Чуть дальше, само собой, О. Очень тиятно, очень приятно…

…Коммуналка, коммуналка, коммуналка, замочная скважина, мыло в супе, о чужой коврик ноги не вытирать, звонить три раза… Коммуналка!..

На Веранде нас воспринимают гораздо спокойнее. Лука и тот источает только положительные эмоции и спешит сообщить, что раздумал посещать морское игрище, презентовав горкомовское приглашение Д. и его супруге в качестве компенсации за матрацный скандал. А парад мы сможем поглядеть и отсюда — прямо с Веранды. Почти вся бухта как на ладони. Кстати, они сейчас начнут.

И точно! Не успеваем мы докурить по сигарете, как за мысом начинается движение. Что-то грохочет, вверх взлетает облако белого дыма, и над Хергородом проносится четверка узкоклювых. Поясняю Свете смысл происходящего — все это должно обозначать образцово-показательное сражение. Сейчас они бросят десант прямо на набережную, предварительно как следует пробомбив гостевую трибуну. Борис спешит внести необходимые коррективы, уточняя, что обычно бомбят не гостевую трибуну, а Дворец пионеров, который стоит прямо на набережной. Причем к новому параду его восстанавливают в прежнем виде.

Света робко пытается сомневаться, но Лука авторитетно подтверждает сказанное, присовокупляя, что обычай этот ввел еще адмирал Сенявин в 1783 году

— как раз после того, как князь Потемкин-Таврический основал здесь первый Дворец пионеров имени цесаревича Павла Петровича, что было проявлением извечного соперничества сухопутной армии и военно-морского флота.

Сообразив окончательно, с кем имеет дело. Света больше не возражает, А в гавани между тем грохочет все громче, узкоклювые слетаются со всех сторон, дым повисает одеялом, и вот… И вот!..

Задвигалось! Что-то серое выползает из-за утеса, за ним еще, еще…

..У севастопольских пляжей носимы, мы не боимся даже Цусимы. В ваксе ботинки, пушки в нагаре — здесь мы страшнее, чем при Трафальгаре!..

Рабочая тетрадь. Обратная сторона. С. 27—28.

…Первая гуннская волна пощадила Крым. Однако вскоре одно из гуннских племен (утигуры), оторвавшись от главной орды, повернуло вновь в сторону Причерноморья, очевидно, решив завладеть запомнившимся им по дороге на запад полуостровом. Ослабленные, полурастворившиеся среди окрестных «варваров» города Боспора не смогли оказать никакого сопротивления, достаточно было одного ощутимого удара — и Боспорское царство, просуществовавшее почти десять веков, перестало существовать. Города опустели. На месте пантикапей-ского акрополя возникло кладбище…

Когда наконец все поражаемое поражено, а штурмуемое — взято с боем, серые призраки по одному начинают выползать из тумана. Мы наблюдаем за ними с наших скал у берега, где ожидаем возможности поплавать до того, как ветер нагонит послепарадный мазут. Какой-то знаток, стоящий рядышком, называет зверей по именам. БРДМ, БПК, ТК-21, БО… Под это антихристово бормотание мы и залезаем в теплую, даже чересчур теплую для утра воду.