Кондуит и Швамбрания

Оглавление

ШВАМБРАНИЯ ПЕРВОЙ СТУПЕНИ

Вскоре это стало известно в Оськиной школе. И без того Оська с первого же дня приобрел популярность в своем классе. Одна из маленьких школьниц спросила на уроке, из чего и как получается сахар.

– Я знаю, – сказал Оська. – Сахар получается в школе.

Временно заведующий школой Кочерыгин заменял отсутствующего ботаника.

– Не по сути говоришь! – сказал он.

Оська добавил: сахар находят в керосине, который брызгается из-под земли.

Временно заведующий смутился. На другой день он пришел в класс и сообщил, что, по наведенным им справкам, в земле добывают сахарин… Только не из керосина, а из угля. К Оське Кочерыгин стал относиться с большим почтением.

Воспользовавшись этим, Оська нанес на большую классную карту контуры Швамбрании. Так как учитель естествознания и географии продолжал отсутствовать, то Кочерыгин в этот час вел «пустой урок». Палец временно заведующего заблудился в горах нового материка.

– Какое государство тут жительствует? – спросил временно заведующий, тыча пальцем в неведомую страну. – Ну-ка? Кто знает?

Класс не знал.

– Это Швамбрания, – сказал Оська озорничая.

– Как говоришь? – переспросил временно заведующий.

– Швамбрания! – повторил Оська уже серьезно.

– А нешто есть такая? – нерешительно спросил временно заведующий.

– Есть, – отвечал Оська. – Позавчера-вчера один солдат даже уехал туда.

– А почему в книжке ее нет? – шумел класс.

– Она еще на глобусе не нарисованная, – сказал Оська, – потому что новая страна.

– А ну-ка, расскажи про нее все как есть, – сказал временно заведующий.

И Оська вышел к карте. Весь урок до конца он рассказывал о Швамбрании. Он подробно сообщил флору и фауну материка Большого Зуба, и класс, затаив дыхание, слушал о диких конь-яках, живущих в ущельях Северных Канделябров. Оська поведал о войнах с Пилигвинией, о свержении Бренабора, о путешествии покойного Джека, Спутника Моряков, о злодеяниях Уродонала Шателена. Временно заведующий остался доволен уроком швамбранской географии.

– Здорово знаешь, – сказал он. – Ну и памятливый у тебя чердак, удивление! И откеля ты все это вызубрил?.. Ну, садись. Ребята, – обратился он к классу, – чтоб к тому разу все это назубок и без запинки.

Оська вернулся из школы в необычайном сиянии.

– Швамбранию уже в школе учат, – сказал он гордо.

И я едва не сел на пол.

Но на другой день новый заведующий сам привел смущенного Оську домой. Он ласково вел его за руку и уговаривал отречься от швамбранской веры. А позади шли Оськины одноклассники и кричали: «Швабра! Швабра!..» Новый заведующий рассказал папе и маме о странных географических познаниях Оськи. Он просил повлиять на упрямого швамбрана. Оська хныкал и ссылался на таинственного солдата, который искал дорогу в Швамбранию.

И вот когда на той же неделе мы гуляли с Оськой на площади, к нам подошли два молодых крестьянина в обмотках и с маленькими сундучками на спине.

– Молодые люди, родные, уважаемые, где здесь… это… – начал один скороговоркой, и мы замерли в страшном предчувствии. – Где тут в штабармию пройтить? В красные добровольцы записаться…

Так вот куда искал дорогу таинственный солдат!

ВХОД С УЛИЦЫ

Сыпной тиф качался по улицам в такт мерной походке санитаров и могильщиков. Тиф был громок в горячечном бреду и тих в похоронных процессиях. Катафалки тянули верблюды Тратрчока.

Школа переезжала.

Металась Швамбрания в поисках устойчивой истины, меняя правителей, климат и широты.

И только дом наш незыблемо стоял на своем причале на старой широте, на прежней долготе. Он заржавел, он врос в дно – уже не пароход, а тяжелая, занесенная баржа, ставшая островком. Бури не могли пока еще вторгнуться в него, так как мама боялась сквозняков и закрывала форточки.

Но, разумеется, кое-какие изменения произошли. Папа, например, носил френч, а не пиджак. Красный крестик на клапане кармана говорил о том, что отец – военный врач. Он работал в эвакопункте. Затем люди «неподходящего знакомства», знавшие всегда лишь черный ход квартиры, теперь все, словно сговорившись, являлись через парадный. Даже водовоз, которому как будто удобнее и ближе было идти через кухню, тре-бовательно звонил с парадного хода. Он топал через квартиру, он следил и капал. И ведра его были полны достоинства.

Мы с Оськой приветствовали это разжалование парадного крыльца. Теперь между ним и кухней установился сквозняк непочтительности. И в нашей описи мирового неблагополучия был зачеркнут пунт первый (о «неподходящих знакомствах»).

Первыми после революции позвонили с парадного слесарь и плотник. Аннушка открыла им, прося обождать, и пришла сказать папе, что «какие-то просят товарища доктора».

– Кто такие? – спросила мама.

– Да так из себя мужчины, – отвечала Аннушка (всех пациентов она делила на господ, мужчин и мужиков).

Отец вышел в переднюю.

– Мы к вам, – сказали пришедшие, называя папу по имени и отчеству. – Просьба выслушать нас.

– На что жалуетесь? – спросил папа, приняв их за пациентов.

– На несознательность, – отвечали слесарь и плотник. – Больницу при Керенском закрыли чертовы хуторяне, а теперь убыток здоровья трудящим. Мы вот комиссары назначенные…

Папа никогда не мог простить Керенскому, что во время его краткого царения богатые «отцы города» из скупости закрыли общественную больницу. «Нэ треба!» – заявили они.

А вот явились большевистские комиссары и заявили, что Совдеп постановил спешно открыть больницу, и назначили отца заведующим.