Кафка на пляже

Оглавление

В припеве два аккорда были просто удивительные. Остальные звучали простовато и довольно банально, однако эти два сильно отличались. Оригинальные. Послушав немного, понять, что это за музыка, было невозможно. Но в первый момент она привела меня в смятение. Скажу – хоть это и будет некоторым преувеличением: я даже почувствовал, что меня обманули. Я вдруг услышал какофонию, поколебавшую душу, выбившую почву из-под ног. Будто в незаметную щель неожиданно ворвался порыв ледяного ветра. Но припев кончился, и опять зазвучала та же красивая мелодия, возвращая слушателей в мир гармонии и человеческих симпатий. Сквозняк прекратился. И вот песня кончилась – прозвучал последний аккорд рояля, затихая, отзвенели струнные, и гобой, как бы подводя черту, еще звучал в ушах. Слушая «Кафку на пляже» снова и снова, я, в общем, начал понимать, чем эта песня так брала за душу. В ней откровенно и в то же время тонко сочетались природный талант и бескорыстное сердце. Сочетание настолько органичное, что к нему вполне подошел бы эпитет «чудесное». Застенчивая девятнадцатилетняя девушка из провинции вспоминает своего возлюбленного, который сейчас от нее далеко. Она пишет стихи, сочиняет к ним музыку, садится за рояль и просто поет, не жеманничая, не кривляясь. Это песня не для публики, а для самой себя, чтобы хоть немного согреть свое сердце. И ее бесхитростная чистота достигает цели, постепенно отыскивая дорогу к людским сердцам.

Порывшись в холодильнике, я приготовил ужин из того, что было под рукой, поел и снова поставил «Кафку на пляже». Сел на стул, закрыл глаза и представил, как девятнадцатилетняя Саэки-сан сидит в студии за роялем и поет. Я думал о тепле ее мыслей и желаний. Думал о том, как бессмысленное насилие раз и навсегда оборвет все это.

Пластинка кончилась, игла оторвалась от диска и отъехала на свое место.

А может, Саэки-сан написала слова к этой песне здесь, в этой комнате? Снова и снова слушая пластинку, я убеждался в этом все больше. Значит, Кафка на пляже – это мальчик с картины, что висит на стене. Я устроился на стуле и, подперев ладонями подбородок – точно так же, как девушка, посетившая меня прошлой ночью, – с той же точки стал смотреть на картину. Да, скорее всего. Саэки-сан глядела на нее, думала о своем парне и сочиняла «Кафку на пляже». И было это, наверное, темной-темной ночью…

Я встал и, подойдя к стене поближе, еще раз взглянул на картину. В смотревших вдаль глазах мальчика была загадочная глубина. Он смотрел туда, где по небу плыли четко нарисованные облака. Самое большое чем-то напоминало присевшего на задние лапы сфинкса. Сфинкс… Я порылся в памяти: точно! Сфинкс, которого одолел молодой Эдип. Чудовище загадало Эдипу загадку, а он ее разгадал. Тогда оно поняло, что ему конец, и бросилось со скалы, разбилось насмерть. После этого подвига Эдип стал царем Фив и супругом собственной матери-царицы.

А Кафка?.. Можно предположить, что Саэки-сан уловила связь между таинственным одиночеством мальчика на картине и миром, который создал в своих романах Кафка. Потому и назвала мальчика «Кафка на пляже». Одинокая душа, мечущаяся у линии прибоя. Вот в чем, видимо, смысл такого названия.

И дело не только в Кафке и сфинксе. В некоторых строчках ее стихов прослеживалась связь с той ситуацией, в которую я попал. «С неба хлынет дождь шелковых рыбок» – вот то, что случилось в Накано, где на торговой улице с неба сыпались селедки и ставрида. «Лишь тень сфинкса с места не движется – на ее острие сны твои нанижутся», – это, похоже, о том, что зарезали моего отца. Я строка за строкой переписал в блокнот стихи, перечитал несколько раз. Подчеркнул карандашом места, которые задели меня за живое.

Но все это были какие-то намеки, и я окончательно запутался.

И за дверью застыли в тени
Те слова, что уже ничего не значат…
Девушка в морской глубине…
Ищет камень от входа…
А за окном камнями стоит
Караул солдат без слез и улыбок…

Что бы это значило? Может, просто мистическое совпадение обстоятельств? Подойдя к окну, я выглянул в сад, который уже начал погружаться в темноту. Сел на диван в читальном зале и открыл «Повесть о Гэндзи» в переложении Танидзаки. В десять лег в постель, погасил светильник у изголовья, закрыл глаза и стал ждать, когда в комнате снова появится пятнадцатилетняя Саэки-сан.

Глава 24

Когда автобус, следовавший из Кобэ, остановился у вокзала в Токусиме, на часах было уже начало девятого вечера.

– Ну что, Наката-сан, вот мы и на Сикоку.

– Да, какой прекрасный был мост. Большой. Наката в первый раз такое видел.

Они вышли из автобуса и, сев на скамейку у вокзала, некоторое время просто озирались.

– А дальше что? Есть идеи?

– Нет. Наката, как и раньше, ничего не знает.

– Ну, дела…

Наката долго поглаживал ладонью голову, точно раздумывая о чем-то.

– Хосино-сан? – сказал он.

– Чего?

– Извините, но Наката очень хочет спать. Кажется, взял бы и заснул прямо на этом месте.

– Постой, – поспешно сказал парень. – Ты заснешь, а мне что прикажешь делать? Сейчас найдем, где нам переночевать. Потерпи немного.

– Хорошо. Наката немного потерпит и постарается не спать.

– Слушай, а как насчет подкрепиться?

– Нет, Наката есть не хочет, только спать.

Хосино быстро нашел в туристическом справочнике недорогой рёкан с завтраком и позвонил проверить, есть ли там свободные комнаты. До рёкана было не близко, поэтому взяли такси. Как только они вошли в комнату, горничная тут же принялась стелить постель. Наката разделся и, не умываясь, тут же залез под одеяло. В следующий миг он уже мирно посапывал.