Грозовой перевал

Оглавление

21

Трудно пришлось нам в тот день с маленькой Кэти: она встала веселая в жажде увидеть братца и встретила весть о его отъезде такими жаркими слезами и жалобами, что Эдгар должен был сам успокоить ее, подтвердив, что мальчик скоро вернется. Он, однако, добавил: «…если мне удастся забрать его», а на это не было надежды. Обещание слабо ее утешило, но время оказалось сильней. И хотя она, бывало, нет-нет, а спросит у отца, когда же приедет Линтон, — прежде чем девочка снова увиделась с ним, его черты настолько потускнели в ее памяти, что она его не узнала.

Когда мне случалось встретиться в Гиммертоне с ключницей мистера Хитклифа, я спрашивала всякий раз, как поживает их молодой господин, потому что юный Линтон жил почти таким же затворником, как и Кэтрин, и его никогда никто не видел. Со слов ключницы я знала, что он по-прежнему слаб здоровьем и в тягость всем домашним. Она говорила, что мистер Хитклиф относится к нему, как видно, все так же неприязненно — и даже хуже, хоть и старается это скрывать; даже звук его голоса ему противен, и он просто не может просидеть в одной комнате с сыном несколько минут кряду. Разговаривают они друг с другом редко: Линтон учит уроки и проводит вечера в маленькой комнате, которая называется у них гостиной; а то лежит весь день в постели, потому что он постоянно простуживается — вечно у него насморк, и кашель, и недомогание, и всяческие боли.

— Сроду я не видела никого трусливей его, — добавила женщина. — И никого, кто бы так заботился о себе самом. Если я чуть подольше вечером оставлю открытым окно, он уж тут как тут: ох, ночной воздух его убьет! И среди лета — нужно, не нужно — разводи ему огонь; Джозеф трубку закурит, так это отрава. И подавай ему сласти, и лакомства, и молока — молока без конца, — а до нас ему и дела нет, чем пробавляемся мы зимой. Закутается в меховой плащ, сядет в свое кресло у камина, и грей ему весь день на углях чай с гренками или что-нибудь другое, что он любит; а если Гэртон сжалится и придет поразвлечь его — Гэртон, хоть и груб, да сердцем не злобен, — то уж, будьте уверены, разойдутся они на том, что один заругается, а другой заплачет. Я думаю, не будь ему Линтон сыном, хозяин был бы очень рад, если б Гэртон избил бездельника до полусмерти; уж он, наверно, не стерпел бы и выставил его за порог, знай он хоть наполовину, как этот Линтон нянчится со своей особой. Но хозяину такое искушение не грозит: сам он никогда не заходит в гостиную, а если Линтон начинает при нем свои штучки в доме, он тут же отсылает мальчишку наверх.

По этим рассказам я угадывала, что мистер Хитклиф, не находя ни в ком сочувствия, сделался неприятным и эгоистичным, если только не был он таким спервоначалу. И мой интерес к нему, естественно, ослабел, хотя во мне еще не заглохла обида, что мы потеряли его, и сожаление, что его не оставили у нас. Мистер Эдгар поощрял меня в моих стараниях побольше разузнать о мальчике. По-моему, он много думал о племяннике и готов был пойти на некоторый риск, чтоб увидеть его. Однажды он попросил меня справиться у ключницы, ходит ли когда-нибудь Линтон в деревню. Та ответила, что он только два раза ездил туда верхом, в сопровождении отца; и оба раза он потом кис три или четыре дня, уверяя, что поездка слишком его утомила. Эта ключница ушла от них, если память мне не изменяет, через два года после появления в доме маленького Линтона; ее сменила другая, с которой я тогда не была знакома. Она живет у них до сих пор.

Дни шли на Мызе своей прежней отрадной чередой, пока мисс Кэти не исполнилось шестнадцать лет. В день ее рождения мы никогда не устраивали никаких увеселений, потому что он совпадал с годовщиной смерти моей госпожи. Мистер Эдгар неизменно проводил этот день один в библиотеке, а когда смеркалось, выходил пройтись и шел на Гиммертонское кладбище, где нередко просиживал за полночь, так что Кэтрин предоставляли самой искать развлечений. В тот год на двадцатое марта выдался погожий весенний день, и когда Эдгар ушел, молодая госпожа спустилась ко мне, одетая для прогулки, и попросила пройтись с нею немного по полям: отец позволяет с условием, что мы далеко не забредем и вернемся через час.

— Так что поторопись, Эллен! — закричала она. — Знаешь, куда мы пойдем? Туда, где устроилась колония тетеревов: я хочу посмотреть, свили они уже гнезда или нет.

— Но это ж, верно, очень далеко, — возразила я, — они не вьют своих гнезд на краю поля.

— Да нет же, — сказала она, — мы с папой ходили туда, это совсем близко.

Я надела шляпку и пошла не раздумывая. Кэти убегала вперед и возвращалась ко мне, и опять убегала, как молоденькая борзая; и сперва я с большим удовольствием прислушивалась к пению жаворонков, то близкому, то далекому, и любовалась мягким и теплым светом вечернего солнца. Я смотрела на нее, на мою баловницу и прелесть мою, на золотые кольца ее кудрей, развевавшиеся у нее за спиной, на ее румяную щечку, нежную и чистую в своем цвету, точно дикая роза, и на ее глаза, лучившиеся безоблачной радостью. Она была в те дни счастливым созданием и просто ангелом. Жаль, что она не могла довольствоваться этим счастьем.

— Но где же ваши тетерева, мисс Кэти? — спрашивала я. — Уж пора бы нам дойди до них: ограда парка далеко позади.

А у нее все один ответ:

— Немного подальше — совсем немного, Эллен! Вот взойдем на тот пригорок, пересечем ложок, и пока ты будешь выбираться из него, я уже подниму птиц.

Но мы не раз взобрались на пригорок, пересекли не один ложок, и я наконец начала уставать и говорила ей, что пора остановиться и повернуть назад. Я ей кричала, потому что она сильно обогнала меня; она не слышала или не обращала внимания и по-прежнему неслась вперед и вперед, и мне приходилось поневоле следовать за ней. Наконец она нырнула куда-то в овраг; а когда я опять ее увидела, она была уже ближе к Грозовому Перевалу, чем к собственному дому. Я увидела, как два человека остановили ее, и сердце мне подсказало, что один из них сам мистер Хитклиф.