|
Оценить:
|
Диомед, сын Тидея. Книга первая
- Предыдущая
- 84/108
- Следующая
84
– Алтарь... Алтарь Телефа! – упрямо прошептали губы. – Туда!
Рядом толпились придворные – такие же белые от ужаса. Только дядюшка Терсит сиял полной луной. Сиял – улыбался, зубами редкими светил. Еще бы! Его тоже в подвале нашли, но – живого. Забыли в спешке, видать!
Горго, дедова внучка, стояла в стороне. Пустым было ее лицо – как Ойнеевы глаза. Словно не ее дед умирал на старой истоптанной подстилке. Фоас перехватил мой взгляд, вздохнул...
И что в ней мой родич нашел?
– Хорошо, – кивнул я. – Перевезите. Тугую повязку на грудь, конные ноши...
Эх, дед, дед!
* * *
– А вот он, кубок, племянничек, вот он! Не пропал, хи-хи, не пропал! Беллерофонтов кубок – он, Главкид, деду твоему в знак побратимства подарил. Тяжеленький, хи-хи! Я и все прочее собрать приказал, вроде, не пропало ничего. Не успели унести, хи-хи, пожадничали! Теперь это все твое, племянничек, ты ведь наследник! Диомед, басилей Калидонский, хи-хи!
– Ха-ха, дядюшка Терсит! Да только я не басилей!
* * *
Я не басилей.
И не только потому, что Танат не спешит, и дед все еще дышит – редко, захлебываясь мокротой и кровью. Я не басилей, потому что молчит толпа на площади, знакомо молчит...
Чужак!
Гетайры мои в сторонке стоят, и Фоас с Одиссеем в сторонке. Негоже им, куретам да прочим пришлецам, в чужие дела вмешиваться. Самому мне с добрыми калидонцами объясняться. Да только что им объяснить?
– Дед умирает, – тихо проговорил я. – Умирает...
Услышали? Кажется, да. Кое-кто переглядываться стал, но большинство все так же на меня смотрело. На меня, на чужака. И я понял – не признают. Внуку Ойнея Живоглота, сыну Тидея Непрощенного, последней поросли проклятого рода, не место на калидонском престоле.
В Аргосе испугались Алкмеона. Этим уже нечего боятся.
Я – не нужен!
– Дед умирает! – крикнул я. – Престол не должен пустовать! Горго, его внучка, будет править вами!
Ага, проснулись!
Проснулись, зашумели бурными морем, вперед подались. Только бы не улыбнуться!
– Диомед! Тидид! Диомед! Нельзя ее! Нельзя! Девчонка она еще! Девчонка! Дай нам царя!
Теперь – молчать! Пусть покричат, этолийцы-гордецы. Я не нравлюсь? И не надо!
...А мне что надо? Калидоном все равно не править – далеко он от Аргоса. Наместника тут не потерпят, чужака – тоже.
– Царя! Царя! Диомед, дай нам басилея! Царя! Не отдавай нас девчонке! Не хотим внучку Живоглота! Не хотим его род! Диомед! Диомед!
То-то! Меня не хотят – и меня же просят. Вот так и правят – лицом к югу.
Я огляделся. Гетайры, Фоас с Одиссеем... Курет в сторону смотрит – привык к этолийской волюшке, а итакиец, раскрыв рот, слушает. Интересно, как там у Лаэрта Пирата с демократией?
– Царя?! – гаркнул я так, что площадь дрогнула. – Я дам вам царя, калидонцы!
Чужака они не потерпят. А если не совсем чужака?
– Согласно обычаю, дочь или внучка басилея выходит замуж, дабы муж ее правил царством. Не отступим от обычая! Фоас Курет женится на Горго, внучке Энея Партаонида. Куреты и калидонцы – братья! Фоас Андремонид – ваш басилей!
Тишина – заслушаться можно! Долгая, мертвая. Но вот дрогнуло, покатилось:
– А-а-а-а-а-а-а-ах!
И тут я наконец улыбнулся.
* * *
– Что делаешь, Тидид? Твое царство, твой престол, твой Калидон! Зачем отдаешь, зачем уступаешь? За сестру твою, за Горго, спасибо, век помнить буду, век братом твоим буду, а Калидон не возьму. Твое царство, ты наследник!
Горячится Фоас, мой родич, а сам бороду треплет – смущается. Вроде бы не согласен. Вроде бы...
– Я Куретии наследник, отца своего наследник, ты – деда наследник...
Поглядел на меня – умолк. Тоже обычай – отказываться. Раз отказался, два отказался...
– Этолия должна быть единой, Фоас! Она и станет единой.
– Хм-м-м...
А я в небо белесое, жаркое поглядываю. Не все ты еще слышал, братец мой названный!
– Ты присягнешь мне, Фоас. Как своему ванакту. Как царю царей. Ты получишь Калидон из моих рук.
Сейчас кричать станет. Чтобы он, вольный курет!..
– Эй, Диомед, что говоришь? Чтобы я, вольный курет, присягал? Режь меня, убивай – никому не присягну! Отцу присягал, деду присягал – тебе не стану!
Кричит! А сам бороду черную треплет. Треплет – на меня поглядывает. Сейчас о дани говорить будет. Сколько быков в год, сколько овец...
– За кого меня считаешь, родич? Думаешь, дань платить стану? Сто быков в год платить стану? Сто быков, тысячу овец? И десяти не заплачу!..
А Любимчик рядом стоит, глазами лупает. Учись, рыжий!
* * *
– Так ты чего, Диомед, царство ему отдал?
– Не отдал, Лаэртид! Не отдал. Приобрел! Править надо, сидя лицом к югу.
– А-а... А почему к югу?
* * *
От алтаря только камни остались. Развалили алтарь! Камни, молодая трава сквозь трещины тянется... И никто не скажет даже, какому Телефу алтарь возводили. Слыхал об одном, так он жив еще, за морем где-то правит.
А здесь – только камни среди травы.
Забылось!
Возле камней и положили его – деда Ойнея. Положили, покрывалом красным накрыли. Горго, внучка, золотой венец принесла, на голову надела, вытерла кровь с бледных губ...
Все собрались. И мы с Фоасом, и Лаэртид, и старшины калидонские, и куреты. Уходит басилей! Каким бы он ни был, Ойней Живоглот, но все-таки полвека жезл золотой держал. Всех пережил, всех похоронил – детей, друзей, врагов. И вот теперь сам уходит.
– Дед! Это я, Тидид! Может, воды тебе дать?
Молчал Ойней Живоглот. Только горлом хрипел – тихо, бессильно. И все так же глаза светились – ненавистью.
Зачем уходить, ненавидя? Зачем, дед?
– Прочь!..
Медленно поднялась рука, сжались в кулак худые пальцы...
- Предыдущая
- 84/108
- Следующая
