|
Оценить:
|
Диомед, сын Тидея. Книга первая
- Предыдущая
- 85/108
- Следующая
85
(А я вдруг деда Адраста вспомнил. Только Злосчастному легче было. Он завещал нам мечту. Мечту – а не ненависть!)
– Прочь, сын греха!..
– Но почему дед? – не выдержал я. – За что? Ты ненавидел отца, ненавидишь меня, всех ненавидишь! За что?
Захрипел, дернулся...
– Пусть... Пусть уйдут все. Тебе... скажу...
Я оглянулся. Так ведь нет никого, одни мы с дедом! Остальные в сторонке стоят – ждут. Даже Горго не подошла.
– Мне... Мне больно... Пусть и тебе будет больно, сын греха! Сын греха...
А мне вдруг его жалко стало – как когда-то.
– Я... Я должен был умереть раньше... с Беллерофонтом, с остальными... Но я остался. Остался, хотя и знал... Мы все прокляты, все! Мы, недобоги...
Я вздрогнул. Недобоги! Все, в чьих жилах ИХ кровь!
– Беллерофонт... он сошел с ума, но успел... Успел уйти. А я... Я полюбил. Полюбил то, что нельзя любить!
«– Почему Ойней меня ненавидит? Ведь он и не видел меня ни разу! Это из-за папы? Или он болен? Как мы все: дядя Геракл, Эвмел, папа? Как я?
– Он болен, сынок. Если, конечно, любовь – это болезнь.»
– Я полюбил... Полюбил свою кровь!
– О чем ты, дед? – поразился я. – Свою кровь?
– Свою кровь! – упрямо прохрипел он. – Твой отец... Он не сын Перибеи, моей жены. Он... Его мать – Горго, моя дочь!.. Я любил свою кровь, свою дочь! Твой отец... И Горго, внучка...
Пустые бесцветные глаза смотрели в упор, и я понимал – это правда. Мой отец... И эта девочка, назвавшая только имя матери!..
– Я... Я презирал себя, ненавидел, но все равно – любил. Любил – и ненавидел! Всех, всех! А потом Горго умерла, и я полюбил ее дочь... мою внучку. Мою кровь...
Странно, я не чувствовал ничего – ни боли, ни ужаса. Словно не об отце, не обо мне шла речь. Только жалость чувствовал – к Горго, к этой несчастной девочке.
А если бы знал раньше? Убил бы его?
Кто знает?
– Я проклят, и ты... проклят, и отец... твой отец!.. Я ухожу, а ты остаешься... И теперь ты будешь... ненавидеть... Это мое... мое наследство...
Вздох... Окрасились кровью губы.
– Ненавидеть...
Медленно закрылись пустые глаза...
И снова – знакомый страшный треск догорающих дров, горячий пепел на ладонях, жертвенная кровь на сером известняке, горькое вино на губах...
Прощай, дед Ойней! Я не возьму твоего наследства!
Хайре!
* * *
– Я, Диомед сын Тидея, ванакт Аргоса, Арголиды и всей Ахайи, повелитель Тиринфа, Трезен, Лерны, Гермионы, Азины, Эйона, Эпидавра, Масеты, Эгины Апийской и Калидона, вручаю Фоасу Андремониду, моему брату, наследнику Куретии Плевронской, город Калидон, и все земли Этолии Калидонской, с тем чтобы он правил городом и землями в согласии с волей моей и желанием моим, и платил дань, и посылал войска, и был верен мне и наследникам моим...
– Я, Фоас, сын Андремона, наследник Куретии Плевронской, басилей Калидона и всей Этолии Калидонской, по доброй воле и по желанию доброму присягаю Диомеду Тидиду, моему брату, ванакту Аргоса, Арголиды и всей Ахайи...
* * *
Плохо спится в старом дворце! Все кажется – беда рядом. Подкрадывается, за углом дышит...
Я бы и не ночевал здесь, в Живоглотовых палатах, да ночевать в Калидоне больше негде. Дом дяди Геракла давно продан, а в гости идти не к кому. Вот и пришлось остаться здесь, в пустых мертвых покоях, где даже днем чудятся призраки.
Тихо-тихо!
Так тихо, что даже слышно, как меняется стража у крыльца, как звенит оружие. А вот и шаги за дверью – то ли служанка, то ли и в самом деле призрак...
Не спится!
Мне уже рассказали: у деда тоже была бессоница. Только он не лежал, глядя в потрескавшийся потолок – бродил по дворцу, проверял печати на дверях кладовых, пересчитывал амфоры в подвале... И в гинекей заходил – к своей внучке. К Горго.
...Снова шаги – но уже далеко, рядом с поварней. Не иначе кто-то тоже решил амфоры пересчитать. И заглянуть в них заодно.
Я вдруг представил, как встаю, накидываю хитон, спускаюсь по лестнице, открываю скрипящую дверь... Ждала ли она его, своего любовника-деда? Встречала ли у порога? Или просто лежала на покрывале – безразличная, покорная? Наверное, даже глаза закрывала, чтобы его не видеть. Закрывала, дышала тяжело, исходила терпким потом...
Тьфу ты! Ну и мысли! Впрочем, чему удивляться? В этих-то стенах!..
Ага! Конский топот! Странно, городские ворота закрыты...
Почему мне кажется, что беда рядом?
Лучше не думать! Лучше просто лежать, руки за голову, нос кверху, Амиклу вспоминать. Подмигивали мне тут рабыни, да только ну их! Еще от разбойничьих лап не отмылись!
Дверь! Шаги!
Меч!
Впервые с мечом у изголовья ночевать приходится. Хоть и охрана, хоть и тихо вокруг...
Нет, уже не тихо! Бегут по лестнице, сюда бегут!
Почему мне кажется?..
– Ванакт! Ванакт!
Нет, не кажется.
Беда!
АНТИСТРОФА-II
В первый миг я даже не узнал его – Промаха Партенопида, Промаха Тиринфца. Словно он ростом меньше стал, Дылда Длинная, словно постарел...
– Что?!
На меня не посмотрел, сжал губы, отвернулся.
– Радуйся, Тидид! Хотя радоваться и нечему. Агемемнон взял Аргос. Сфенел ранен, в плену, и Киантипп в плену, и Полидор...
Я повторил все слово в слово – про себя, шевеля губами: «Агамемнон... взял... Аргос...»
Аргос? Аргос!!!
– А почему жив ты? – заорал я, слыша, как плещется незримая река – рядом, совсем рядом. – Почему не убит? Почему здесь? Почему не в Тиринфе?
Отшатнулся – словно ударил я его. Медленно, медленно поднял взгляд. Помолчал.
– Потому что... Потому что меня послал к тебе Амфилох. Потому что ты должен знать. Потому что...
– Ладно! – выдохнул я. – Рассказывай!
– Сейчас...
Промах с силой провел ладонью по лицу, мотнул головой. Я вдруг понял, что он смертельно устал. Гнал коней, спал по часу в сутки...
- Предыдущая
- 85/108
- Следующая
